żydowski pisarz
Не вой, пусть звездит в глазах, хоть об стену головой,
Хоть берцем под ребра, хоть очередью подвздох.
Даже в память о ней, в безысходность. Не сдох, -
Значит – иди вперед, зубы сжал - и не вой.
Палец тронет слегка гладкий изгиб курка,
В ночь полоса триджикона впишется, как строка, -
В смерть, в безумие, в грязь – есть ли здесь кто живой?
Сон прервется не раз, и не два прервется. Не вой.
Ни за соломинку, ни за голову – что тебе скажет боль? -
Не держись, не спорь – ни с памятью, ни с судьбой.
Выгорело до тла, выстрижено под ноль,
Сам себе скажешь заново, выговоришь – не вой.
Не откажешься ведь ни от строк, ни от слов
Даже если случайно ты на передовой.
Видишь, как смерть проносится тенью поверх голов,
Падает друг, и недруг падает вслед, - не вой
Ни о себе, ни о них, ни о прошлом, ни о судьбе.
Вспомнишь, в который раз деленье – чужой ли, свой,
Кто заменит тебя, кто расскажет тебе, -
Встал и пошел, - никто. Следовательно – не вой.
Хоть берцем под ребра, хоть очередью подвздох.
Даже в память о ней, в безысходность. Не сдох, -
Значит – иди вперед, зубы сжал - и не вой.
Палец тронет слегка гладкий изгиб курка,
В ночь полоса триджикона впишется, как строка, -
В смерть, в безумие, в грязь – есть ли здесь кто живой?
Сон прервется не раз, и не два прервется. Не вой.
Ни за соломинку, ни за голову – что тебе скажет боль? -
Не держись, не спорь – ни с памятью, ни с судьбой.
Выгорело до тла, выстрижено под ноль,
Сам себе скажешь заново, выговоришь – не вой.
Не откажешься ведь ни от строк, ни от слов
Даже если случайно ты на передовой.
Видишь, как смерть проносится тенью поверх голов,
Падает друг, и недруг падает вслед, - не вой
Ни о себе, ни о них, ни о прошлом, ни о судьбе.
Вспомнишь, в который раз деленье – чужой ли, свой,
Кто заменит тебя, кто расскажет тебе, -
Встал и пошел, - никто. Следовательно – не вой.