И когда pядом pухнет изpаненный дpуг,
И над пеpвой потеpей ты взвоешь, скоpбя,
И когда ты без кожи останешься вдpуг
Оттого, что убили его - не тебя...(с)

Говорят, что я безнадежна вотще, практически неизлечима — что не знаю правил хорошего тона, и наглости на троих. Пытаюсь зубами хватать чьи-то звезды, которые не по чину, и в прокуренных легких печатным прессом сдавить застарелый крик.
Ты и не в курсе как я в это вляпалась. И я, в целом, не знаю тоже - и не обьяснить ничего построением вечность привычных фраз, когда ни сам Бог, ни шестерка-диявол, и тот уже не поможет, потому лишь, что в это играют по жизни не больше двоих за раз.
У меня есть талончик на твою битву, я в нем значусь сто двадцать пятой, есть железный жетон на груди под рубашкой, и даже свой позывной -
стою к тебе в очередь, и все же верю, неистово верю, свято, что коли случится играть наступленье — я стану тебе стеной. Не больше не меньше — мечом и щитом, и надежным бронежилетом, и последним НЗ в распатроненом ранце, что может тебя спасти. И когда вдруг меня, за пару шагов вдруг укладывают дуплетом, то я вспоминаю, что нас здесь не менее ста двадцати пяти, с маленькой горкой преданности и неистового отчаяния, а за таким адриановым валом тебе опасаться нечего.
И иногда я так нервно встряхиваюсь и так повожу плечами, когда я сознаю, что вдруг случайно не буду никем замечена:
Я шепчу «О, боже, я, понимаешь, запарилась невыразимо, можно мне пойти восвояси, он уж как-нибудь дальше сам?».
Но пули обходят тебя стороной, пролетев наискось и мимо. Чтоб снова вонзаться в мои за сто лет измочаленные телеса. И твой приказ «Наступать!» мне покамест еще святее любой молитвы, и он хлещет по нервам не хуже удара, что за век оставит плеть.
Только ты не бойся, у меня почти ничего уже не болит и ссохлось давно в страшных муках все то, чему нужно бы там болеть. Но ты прикажи, я смогу, соберусь, пойду вперед и не дрогну, хоть в груди разрывными снарядами страха пробита давно дыра. Просто я знаю вполне себе так хорошо, и очень подробно то, за что я иду в это чертово поле сражаться и умирать. Ведь я пока, супротив всяких чаяний, теплая и живая, но приму без сомнений любую из судеб, что ты мне навыбирал.
И если внезапно прикажешь мне сдохнуть — я сдохну не сомневаясь. Но хотелось бы, впрочем... А знаешь, да к черту! В атаку, мой генерал!