кризис внятности
Тахикардия. Смешное слово -
имя богини в усталой глотке.
Сердце стучит, надрываясь, словно
вдруг не успеет. За бортом лодки
волны и волны, как будто пляшут
блики на тёмной дамасской стали.
Там, на песке размытого пляжа,
кто-то следы босиком оставил.
Тахикардия, озноб и ветер.
В кончиках пальцев иголки тока.
Всё, чем ты счастлив на этом свете,
так невесомо, и так недолго:
два силуэта, коряга, птица,
хлебные крошки на трёх ладонях.
Я через время не вспомню лиц, но
вспомню тростник, что упрям и тонок,
вспомню конфету в смешной обёртке,
духа реки на листе кубышки...
Волны и волны стучали в борт нам,
я до сих пор иногда их слышу
в зыбкой дремоте меж сном и явью.
Где-то под веками, как на снимке -
вот они, сосны на склоне яра,
цапля под облаком и лесные
тропы. Смешные, смешные дети -
делаем вид, что конец не скоро,
лето - для нас, мы одни на свете,
мы никогда не вернёмся в город...
Я отпускаю себя. Всецело.
Слово в солёной воде утонет.
Тахикардия. Я прячу сердце
В тёплую лодку твоих ладоней.
имя богини в усталой глотке.
Сердце стучит, надрываясь, словно
вдруг не успеет. За бортом лодки
волны и волны, как будто пляшут
блики на тёмной дамасской стали.
Там, на песке размытого пляжа,
кто-то следы босиком оставил.
Тахикардия, озноб и ветер.
В кончиках пальцев иголки тока.
Всё, чем ты счастлив на этом свете,
так невесомо, и так недолго:
два силуэта, коряга, птица,
хлебные крошки на трёх ладонях.
Я через время не вспомню лиц, но
вспомню тростник, что упрям и тонок,
вспомню конфету в смешной обёртке,
духа реки на листе кубышки...
Волны и волны стучали в борт нам,
я до сих пор иногда их слышу
в зыбкой дремоте меж сном и явью.
Где-то под веками, как на снимке -
вот они, сосны на склоне яра,
цапля под облаком и лесные
тропы. Смешные, смешные дети -
делаем вид, что конец не скоро,
лето - для нас, мы одни на свете,
мы никогда не вернёмся в город...
Я отпускаю себя. Всецело.
Слово в солёной воде утонет.
Тахикардия. Я прячу сердце
В тёплую лодку твоих ладоней.