Приглашаю всех любителей творчества Шарля С Патриков в сообщество, ему посвященное. www.diary.ru/~sharl-s-patrikov/ Оно совсем юное и ждет вас, дорогие стихотворные ценители!
В пятнах запёкшейся братской любви, не зная раскаянья, В городе Зверя, змеином гнезде, живут дети Каина. На алтарях плесневеют плоды, червем источены. Каинов корень кружит, неприкаян, как напророчено, Дымом и пылью несётся, запутав ноги дорогами. Не оттого, что однажды бежать бури заставили, Не оттого, что закованы раз были зароками, Но для того, чтоб забыть: больше нет и не будет - Авеля.
Зачем летишь мне в лоб по встречной, притормозив за сантиметр? Зачем стремишься мне на плечи - неважно как, лишь бы наверх? Не соревнуйся за мечту - моя твоей дороже стоит, но мне её не продадут ни за своё, ни за чужое. Не рви по заповедям шов, не обгоняй меня на скорость - я знаю слишком хорошо, как бог наотмашь бьёт за гордость.
Не разрывай моих могил, ты не найдёшь в них тайных схронов - в них только быль, седая пыль и полусмятая корона. И перестань меня держать, всё бесполезно, ты же знаешь - когда мне хочется сбежать, я стен вообще не замечаю. Зачем тебе мой ржавый меч, куда тебе мои медали - меня хотели уберечь и мне во многом отказали, А кто ухватит твой рукав? Кто отшвырнёт тебя от края, когда лимит свой исчерпав, азартно душу проиграешь?
Не об меня тебе, мой брат, точить затупленное жало - взрасти в себе свой личный ад, сгори в нём и родись сначала. И только может быть потом, когда пойму, что ты всё понял, я дам тебе ключи и дом, и даже место в этом доме. Мне наплевать, что все плюс ты разумны, праведны и правы - здесь мой закрытый монастырь и в нём царят мои уставы, А ты пытаешься с ноги открыть парадные ворота и влезть в мои же сапоги Не представляя даже, что там.
Мы ничего не придумываем. Мы смотрим – и записываем. Слушаем – и записываем. Мы все – просто стенографисты. Дополнение к камере и диктофону. Sandra-Hunta
Шумно. Летние женщины обнажают плечи, Время течет, погода меняется. Я понимаю, это не лечит - ся. Я понимаю. У меня под черепной крышкой Человек диктует стихотворения. Слишком Честный судья этот человек. Я ему вечно каюсь, А он молчит и качает головой своей, притворяясь, Что ему не известно, куда ведут все мои трамваи.
Я на них не доеду до рая.
Он знает, что все это кончится. И кончится это ужасно. Он сидит на моей внутренней крыше, чистый и ясный, Смотрит на меня, сверлит своими глазами. Я кричу ему снизу: "Разбирайтесь сами, Что я за чудо-юдо, что за неведомая зверушка. Я то знаю, что все это понарошку!"...
Я вдеваю словесную нитку в стихотворное ушко. До последней строки остается немножко.
Я иногда на любое уже готова: В напасти/пропасти/омуты с головой. Лишь бы в ответ прозвучало такое слово, Что позволяет быть искренней и живой.
Что позволяет моменту полнее длиться И, безусловно, стоить таких вот недель и лет: В эти секунды настолько светлеют лица, Будто бы нет нас счастливее На Земле.
В эти секунды и ветер быстрей и суше, Неба до нас докасается синева: Так - если, видя лицо, замечают душу, И её пробуют взглядами Согревать.
В этот момент словно божеский ясен слоган, Словно ты выиграл один-на-один смертоносный бой. Словно у классиков, "выйдешь, мол, на дорогу..." И понимаешь про самое важное, Дорогой.
Небо душит прохожих туманом уныния, Разбивает дожди и рыдает над городом, Балансирует с ветром на тоненькой линии, Но не падает вниз с беспокойного провода.
читать дальшеЗатерялся рассвет в серокрылом затмении, Солнце значится в списке с вещами ненужными. Я ищу новый день в глубине отражения Разлетевшихся стекол, назвавшихся лужами.
Но в воде только тучи, покрытые инеем, Что уносят с собой в паутину минувшего, Где мне дарят часы с гравировкой и именем, Не моим... А отца, от болезни уснувшего.
В тот же миг чей-то голос ворвался в сознание, Прохрипел в сквозняке отсыревшего города. Это нищий привлек своей фразой внимание: "Дай нам пару монет, или сдохнет от голода!"
Он стоит в двух шагах и насмешливо щурится На попытки мои побороть отвращение. Уже пьян и пришел за добавкой на улицу, Но в руках его - сверток... Ребенок, наверное?
Я замедлил свой шаг, задержавшись на холоде, Но то был не ребенок, в лохмотья закутанным. Под дождем, в обесцвеченном осенью городе, Этот рыжий щенок показался игрушечным.
Я забрал бы щенка, расплатившись монетами, Этот серый мирок поедает все радости. Но с собой ничего - лишь ключи с сигаретами, И часы, как оживший фрагмент моей памяти...
В отражении луж пустота не меняется, И, по-прежнему, небо закрашено серостью. Но теперь не один он домой возвращается, и, пускай без часов. Это стоимость верности.
В этом сером мирке есть достаточно сложного, Иногда обретенное стоит пропавшего. Есть часы, что должны оставаться у прошлого, Если можно продлить чей-то час настоящего.
Так скучать нельзя. И даже уже не воется. Все внутри изодрано. Хриплым гортанным сном. И душа наматывается. Веретеном. Изводится. Вечность на вечность множится. И делится на облом.
Так скучать нельзя. Жилы из сердца тянутся И умирают где-то на полпути. Так скучать нельзя... От гордости до отчаянья, Как оказалось, недолго совсем идти...
Карты врут очень горько и гадко, Словно что-то себе замышляют: Говорят, что меня расстреляют, Что пора мне бежать без оглядки; Будто в яме нас будет полсотни - Мы сплетёмся бесстыже телами И кровавыми дырами-ртами Мы прильнём, как бомжи в подворотне, В поцелуе нечистом и страшном К меткам пуль и сапог друг на друге, И холодные твёрдые руки Будут сцеплены, как в рукопашной.
Когда в квартире дрожит предрассветный воздух, Когда сквозняк замершие пятки лижет, Когда ложиться спать уже слишком поздно, А на работу собираться рано, Когда нам хочется быть хоть немного ближе, Мы друг другу рассказываем о шрамах, О едва заметных рубцах, О ранах, не вылеченных до конца, Что особенно ноют осенью. У меня их шесть, у него - восемь . Я начинаю с лица, С переносицы, сломанной, когда мне не было и пяти, Затем говорю о много раз расцарапанном подбородке, О первых попытках робких Уйти Из школы, от себя, из дома, О елочных игрушках, осколками врезавшихся в ладони. Потом рассказываю о вывихнутом плече, О тонкой белой полоске чуть ниже лопатки, Обо всем, о чем когда-либо доводилось плакать, И о том, что не успокаивалось ничем: Ни водкой, ни водой, ни чаем. Он меня слушает, отвечает, Рассказывает о своих печалях. И мы говорим до утра, до вечера, до следующего утра, До больного горла, будто кто-то вставил в него иглу. И тогда остается всего один шрам - Единственный шрам, О котором нельзя говорить вслух.
А у тебя кожа апельсиновая, на руках стигматы, Выдыхаешь тяжко и холодно, обваливаешься на маты, Веришь, что дальше все будет лучше, что грязь унесут дожди, И продолжаешь, как курица, в жизни устраиваться на жерди. Выкинула сигареты, вместо них леденец на деревянной ножке - Маленький петушок родом из детства, пластмассовые сережки, Жизнь себе создаешь сама из сказок своих да чужих историй, Веришь, что смерть означает прах, кладбище и крематорий, Ничего большего в понятии нет и, конечно, уже не будет, Все, что узнала и слышала, спишешь на "придумывают люди". Дома разложишь диван, съешь бутерброд, может, заваришь чай, Будущее - здесь и сейчас. Завтра не будет, ну же, милая, засыпай.
если будет грустно, то можешь мне позвонить. проверь еще раз свой пиджак, там в кармане салфетка, на ней мой номер. провод - тоже нить. даже невидимый, куда уж там ариадне. и не смущайся автоответчика. он в курсе всех наших дел, я бы тебе набрала, вот только антиАОН же. судя по голосу, кажется, ты поседел. провода уже не спасают, даже под кожей проложенные. ладно бы ты кричал, жаловался на жизнь, матерился, плакал. я же слышу в трубке, как ты пьешь свой фруктовый чай, рассеянно чиркая зажигалкой. если будет совсем паршиво, давай, звони. телефон еще жив, заклеенный изолентой. не обижайся, я могу в конце каждой фразы прибавлять "аминь", иногда хочется поговорить, да? хоть с кем-то.
"Надо открыть в себе целую Вселенную, чтобы сказать простые слова" (с) М. Пришвин
Легкие сжимаются будто от ста паскалей, В голове вертолеты, химеры и кокаин. Четыре года назад мы ведь не знали, Что без тебя мне никак.Такой ты один.
От нас с тобой осталось лишь крошево пепла Да запах духов в толпе вскружит мне голову. Всего три недели осталось до нашего лета, А мне, наверное, все же пора к психологу.
Без тебя моя спина сгибается как у старухи, Губы в трещинах как от землетрясений. Без тебя я становлюсь образцом потаскухи, А все без тебя, мальчик весенний.
Без тебя я разбиваюсь в блудных ночах, Напиваюсь нотами баса в песнях, Просто еще один год. Опять. Промолчав. Без тебя мир как будто безвкусный. Пресный.
Без тебя я бесцветна, безумна, пуста, Без тебя я теряю остатки радуги. Я сжигаю дороги до каждого своего моста, До тебя мне дальше чем от луны до Гамбурга...
Так странно засыпать на чистых простынях, Вдыхая запах мыла и покоя, Рассматривая тени на обоях И вспоминая об ушедших днях. Так странно слышать щебет мелких птиц, И дрожь прохладой пробежит по коже, Что вдруг все сгинет в грохоте бомбежек, И смерть испишет новых пять страниц. Так странно засыпать, гадая, как же так Живым домой сумел я возвратиться? Имел я право выжить, помня лица, Всех тех, кто был первей меня на шаг? Так странно засыпать, не написав родным, Не зная, как сказать о смерти брата, Но чувствуя до боли виноватым, Что участью не поменялся с ним.
Постоянство твое нелепо - сломанные часы не обманут лишь дважды в сутки, В разбитом зеркале увидишь себя так, как нужно - со всех сторон, Все, что казалось серьезным и важным выглядит нынче дешевой шуткой, И не проходит ни дня без рождения, свадьбы или похорон. Время стекает по стенкам стакана и собирается в маленькие пьяные озерца, Нет гравитации, газовой постоянной, нет даже цифры семь, Знаешь, здесь нет ни одной дороги, что бы вела от начала и до конца, И нет ничего, что бы было известно всем. Сказка дурная, как впрочем, и все в этом грешном мире, Кончилось время добрых фей и простых чудес, Каждый себе и узник, и надзиратель - заперт в своей квартире, И постепенно к жизни теряется интерес.
Мог бы встать и уйти. Без пятнадцати час. читать дальшеНа салфетке лицо я рисую в анфас, И невольный нажим на штриховке волос. Без тебя не дышалось, my moth, не спалось. Я закончил портрет, сходства нет, только тень. Где же ты, butterfly? Без пятнадцати семь. Хлеб засох, масла нет, я давлюсь колбасой. Моя бабочка вдруг обернулась осой.
my moth - мой мотылек (англ) butterfly - бабочка (англ)