Мы - уже не мы. Четыре месяца Чужие, подумать только. А помнишь - неделя в разлуке И больно, и ребра ломаются, Крошатся в хлам? Даже не верится, Что такое возможно, Что мы больше не вместе, А душа не из груди И сердце не пополам.
Все кто приходит ко мне со своим уставом, Полным, неполным, и единичным составом, Что ж, за храбрость и доброту - троекратное “Браво”, Но, По коридору, на выход, прямо, потом направо.
у классических ангелов пушистые белые крылья. но тебе скучно, тебе подавай меченого, искалеченного, курящего и слегка безумного, и чтоб при этом, все-таки, жил вечно, хотя б и дышал на ладан последние лет триста бесконечных скитаний по глине и черноземью, скажем, в компании старого клоуна и актрисы, и чтоб непременно был презираем всеми, чтоб никто не догадался ни разу, ни единого проблеска, что он - существо, близкое горним сферам. у классических ангелов точно золото волосы, у этого дреды или сальные патлы, к примеру, и голос похож на скрежет металла по пластику. да. вот он, повернут в профиль, сарказм в ухмылке. и именно ты к нему будешь особенно ласковой. и именно ты ему станешь особенно милой. приобщишь его к душу и к центральному отоплению, оденешь, накормишь, выходишь, будешь холить, потому что на тебя сразу снизойдет прозрение относительно его сути и его доли. и вот он, отмытый, отчищенный, разомлевший осядет, привыкнет, научится подавать тапочки, сделает тебя "счастливейшей из смертных", конечно, и ты станешь называть его "мой лапочка", два раза в год будешь сдавать его крылья в чистку, и все будешь сетовать, что пора бы купить новые. и, вскоре, изведешь в нем всю мистику и забудешь о своих прозрениях. словом, станешь с ним беспросветно человечески-бытово незаметно покрываться будничной пылью. пока однажды твоя выдумка не исчезнет, оставив тебе только крылья в черном чехле на вешалке и зубную щетку. и ты даже не сможешь вспомнить лица его четко.
I don't care about anyone else but me. I don't care about anyone or anything.
Она милая, светлая, немного слишком живая, Не то, чтобы прям красивая, но очень уж роковая, Другие догнать пытаются - ну, знаешь ведь, как бывает, А он ради нее начал бы Третью Мировую.
Девочка-революция, митингует, ночует по автозакам, И не ОМОНу ее остановить, и не дорожным знакам. Ногти короткие, хищные красит зеленым лаком, А он - хоть большой начальник! - ноги ее целует.
Девочка-Ария, девочка-Шарль Бодлер, девочка-Че Гевара С голосом мягким, придушит и заплетет, как последняя, прости-господи, мара*, И иногда от ее улыбки знакомым снятся ночные кошмары, А он плевал бы на всех помянутых и думает, что нашел святую.
Другие влюбляются, клеятся, пытаются увести. Он ревнует, кусает губы и водит ее на ее любимое травести. И вообще, он страшненький, никому не понять: с чего бы ей повестись?.. А она просто хочет, чтоб ради нее начали Третью Мировую.
*Мара — в скандинавской мифологии демон, садящийся по ночам на грудь и вызывающий дурные сны, сопровождающиеся удушьем под весом демона, отчего сами дурные сны также стали носить имя кошмара.
Я рисую глаза своему двойнику в зазеркалье. Он не тот, что был прежде, его не согреешь мечтами, и в улыбке его настороженной, ближе к оскалу, я читаю неверие в медной огранке печали.
Это лето целует любимых в остывшие веки. Мой король сиротою стоит между двух колыбелей, от его немоты замирает разнузданный ветер, и мой мир выцветает до горького черного с белым.
Мой двойник опасается мести святых и расплаты, он вдвойне уязвим, и расплата, увы, неизбежна. Мой король, это я, это я, это я виновата в рокировке жестокой. Она беспристрастна, как прежде,
та, которую жадно просила я ночью февральской. А теперь пляшут бесы в зрачках моего отраженья. Я рисую глаза ему, чтоб убедительней врали, и не трогаю губ, чтобы тихо молили прощенья.
Five o`clock
У королевы снова мерзнут руки. Она бледна и кутается в плед. Все глупости случаются от скуки. Здесь от нее давно спасенья нет.
Она мешает слабый чай в стакане, почти остывший, ложечкой стучит. А я гадаю: знает ли, не знает? И, если знает, почему молчит?
В ее покоях затхлый запах пыли и высохших от времени цветов. А та, что манит, отдает полынью и горечью весенних вечеров.
И в нашем королевстве нету лада. У королевы выцвели глаза. Все глупости случаются с досады. Но я молчу. Я не могу сказать.
Ожидание
Драконья кровь не боится огня, но я остываю под пасмурным небом. И, если б король мой не знал меня, несчастнее он бы не был.
Мой демон за зеркалом скалит рот. Я крашу губы и прячусь в пудру. Король мой делает вид, что ждет. Так тянутся наши будни.
Но день замирает, и я спешу задвинуть тяжелый засов на двери. И в зеркале вновь нарастает шум, и вот он, в обличье зверя
выходит и лижет мою ладонь, он дышит жаром, он просит ласки. И вновь разгорается мой огонь. А тот, кто по праву властен
вершить надо мной и любовь, и суд всего лишь раз был со мной на ложе. Пока мои губы спокойно лгут, король меня не тревожит.
Земля за окном бела. Как скалятся зеркала...
Колыбельная
Спи, малыш мой сероглазый, на моих руках. Расскажу тебе я сказку о моих грехах. Был он нежен, был он ласков, был светлее дня. Уезжая, говорил мне: "Ты дождись меня". Было небо звездно-черным с медною луной. Мой король домой вернулся с молодой женой. Я на праздник их веселый в город не пошла. Королева же с той ночи стала тяжела. И одна в своей лачуге я не жгла огня: мой любимый, мой желанный позабыл меня. На излете дней февральских город ждал весну. Я решила: будь, что будет, я его верну. К той, что золота краснее и страшнее тьмы я взывала, чтобы снова были вместе мы. И сбылось, о чем просила: месяцы спустя родилось у королевы мертвое дитя. Лето город одевало в креп и черный шелк. Он излить свои печали вновь ко мне пришел. Но обиды не простила и к исходу дня колдовала-ворожила, сидя у огня, заклинала угли кровью. И молва пошла: ходит демон к королеве через зеркала. Было небо звездно-синим с белою луной. Твой отец, мой сероглазый, с той поры со мной. Только что-то точит душу бедную мою. Спи, мой милый, баю-баю, баюшки-баю...
Шепот зазеркалья
Разбей мое зеркало. Невыносимо дышать! Я б шею свернул той, кто счастье мне это накликал. Ты любишь так жадно, и, спящая, так хороша, что клятву мою мне исполнить и горько, и дико.
Но плата давно красной солью легла на язык. Прости, все игра. В зазеркалье любить не умеют. Сегодня за зеркалом твой умирает двойник. А значит, и ты будешь к ночи едва ли живее.
И я отомщу ей, когда ты закроешь глаза. Ты, зная кто я, никогда ни о чем не просила. Мне странно, что мелкая пешка сгубила ферзя. А впрочем, она заодно и себя погубила.
После грозы
Ветер, ветер носит пепел по земле. Руки в дрожи, руки в саже и в золе. Как смеялись, как дрожали зеркала! Ты под вечер к месту встречи не пришла. Седина застыла пеплом на виске. Черепки да головешки на песке. Завтра все укроет вьюга добела. Ни жены и ни подруги - все зола...
Outro
...Ветер и слово не знают преград. Прятаться - глупо, скрываться - напрасно. Шепчут тихонько в ночи зеркала Страшные, страшные сказки...
"Не говори мне sorry, душа моя, Я по-ангельски не говорю"(с)
Он убирает пальцами тень с моего лица. Ангел мой - это высшее чудо из всех чудес. Шепчет мне что-то на ухо, будто бы молится: «Что тебе снится-видится, мой нелукавый бес?»
И отвечаю я ему, не открывая глаз: «Снится мне рай безоблачный – солнечная страна. Снится мне тот, который бы душу мою не спас, Как ни старался. Нет ее. Видимо, не дана»
Снится мне ангел. Жаль его. Хочется обнимать. Он убирает пальцами тень с моего лица, Шепчет мне что-то ласково. Только в ушах – зима. «Как тебе спится, жизнь моя? Что тебе видится?»
Я просыпаюсь. Дождь меня гладит по голове, Крылья мои царапает – слиться бы, да принять. Кто-то мне говорил во сне «ты теперь человек» Все это потрясающе. Только не про меня.
дождь проливной.пустые дворы хоть выходи,голову подставляй и пей как из большого крана! как от жары когда треснутая земля подыхала
песок,провода,асфальт переход никак не достроят..суета! подошвы,сапоги..тащат с улицы грязь не видеть бы..лучше в консервную банку себя закатать чтобы воздух даже не влазил!
пялился фарами глупый монстр метро лапами рыл тоннель выл,темноту саму пугая из провода в рельсе высасывал электрококтейль- желтоглазый!вот...старший брат трамвая.
да поди оно к чёрту лужи,ботинки,плащи, хмельноватый туман,тормозящий движения. чужие квартиры,уют,наверное,компоты и щи постылые до изнеможения..!
и пора бы в подъезд,и на лифт,и в свой маленький гроб с диваном и шкафом только что-то с улицы мне не идётся. жду-будто мне надо,что кто-то подойдёт (бродяга)-"закурить не найдётся?"
зимы-зимами.белогривые! поседели видать,что дожди одни-седина. или кто их ударил,что так разревелись ливнями.. палкой...специально.хоть знали-больная спина.
1) Кто-то просто смотрит в окно, Кто-то путешествует в новые страны. Иному же нужно сходить в кино, А другой вдохнет запах марихуаны.
Пр: Новые миры. Каждый сам для себя открывает И душа высоко взлетает, Даря улыбки и мечты.
2) Их можно открыть легко: Например, когда кушаешь борщ. Или когда с небоскреба далеко Смотришь сквозь падающий дождь.
Пр: 3) Они могут открыться тогда, Когда ты сидишь в туалете. Или видишь: горит звезда, Или слышишь: смеются дети. Пр: 4) Когда тела и души родные так близко, Когда они становится одним целым. И ты в трансе, как танцор диско, Бог рисует образы в голове мелом. Пр: 5) Кто-то летает во сне, Кто-то бредит от температуры, А другой от алкоголя не в своем уме, А иным овладели амуры... Пр: Новые миры, У каждого свои правила игры!
- Я был звездой... И это был мой мир. Гитарных струн шальная слава опьяняла. Я был из тех, кого беспечно окрыляла Внизу дрожащая, влюбленная толпа. У нас с тобой - не общая тропа, Тебе лишь пыль с моей большой дороги: По "за кулисам" до гримерной бога, Чтоб поднести мне вовремя воды. Ты был никем... помощником Звезды.
Но вот струна... Охрипла и молчит, И в коньяке ржавеет больше полугода. Плевать на день, на месяц, на погоду. Плевать на всё, что не имеет дна! Гитара жмется по углам одна. Дорога Бога резко оборвалась. Толпа внизу теперь не собиралась, Лишь на пластинках славы той фантом. Я стал никем... еще одним шутом.
Зачем ты здесь? Мне нечего сказать. Мне не подняться больше с пола. Не хочу я! Пускай теперь другой божок ликует. А мне давно объявлен шах и мат... А что в руках? Постой, это контракт? Сказал, постой... Но как ты это сделал? - Я говорил, что не сижу без дела. И те часы, что красил водкой ты, Я был никем... Помощником звезды!
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Будь ему Евой, Лилит, Мадонной... Мелкой как пруд, как океан бездонной. Готовь ему ужин, жди вечерами дома, Надейся от взгляда его не сдохнуть. Ко мне больше не приходи.
У меня полно ран на груди От слов твоих, взглядов, касаний. Мы любовь свою выткали сами Стонами, снами, слезами, Разговорами до зари.
А на завтрак у нас "умри" , На обед всегда "ненавижу". Я тоской по тебе обездвижен, Я не ведаю, что тобой движет, И не знаю, кто первым сгорит.
У него все по жизни здорово, даже просто: В телефоне всегда гудок, на мобильном - зуммер, Он живет и не знает, что он уже просто остов - И записка на его зеркале "что б ты умер", А он смотрит на нее взглядом иуды, Точит нож, вечерами пьет по-черному, Уже год не может вылечиться от простуды В казино играет - всегда на четное, Он потом возвращается, а в доме - пусто, И записка на зеркале "что б ты скорее умер", Он срывает ее и мнет, как какой-то мусор, И кричит "Да, я пьян, но не обезумел". Он практически рыцарь, хоть сам от себя бежит, Вместо кованных лат - перелатанная джинса Повторяет "я все-таки буду жить, Что бы там ни было - я пойду до конца".
Иди, скорей же, прочь за ночь, сменяя имена. Пускай тебя не ждет никто, пустая тишина. Разбитых сумерек асфальт тревожит зимний дождь Иди скорей! Уйди за ночь! Возможно, ты поймешь: Событий длительная вязь так ранит дух. Куда идти и с кем в пути ты вспомнишь вдруг И сколько зиждется дорог среди молвы... Беги скорее, юный Бог, в сады, где дым Ушедших дум, забытых игр ещё пьянит. Пускай согреет он тебя, пусть захмелит. И остается лишь вино глотать до дна. Разбитых сумерек асфальт. Пустая тишина.
Вы все - натуры изысканные и сложные, Вам нравятся только плохие и утонченные, Садисты, маньяки и просто конченые ублюдки. Все эти Долоховы, Печорины, Раскольниковы, С жестокой и жесткой складкой смеющихся губ И загадкой на дне глубоко посаженных глаз. А все эти мальчики, милые и чуточку застенчивые Проходят мимо вас, как будто невидимые, Незаметные слишком - в этом вся их беда. Но они же ведь лучше, правда, лучше, Они не бросят и не предадут, не втопчут в грязь, Не будут смеяться, глядя, как ты корчишься. Но вы все - натуры слишком для этого сложные, Многогранные неимоверно, вам подавай подлеца. Ну так бери же, хватай и целуй его, в губы, в глаза, Напейся им досыта, чтобы уже не жалеть потом О времени, бездарно и никчемно проебанном.
Я опять ухожу. Незаметно, неслышно, сливаясь с тенями. Пряча горечь усмешки и твердо решив - без обид! Ну, какие обиды? да, Бог с вами! Плавали - знаем. Просто больно, но надо чуть-чуть подождать и само отболит.
Подходя к рубежу, дико страшно, не выдержав, рухнуть обратно. Оглянуться, понять и простить, и с начала начать - Внять дурцкой надежде, вернуться на первый круг ада... Я почти на девятом. И я не могу.... не хочу воскресать.
Эта ночь с палитрою красок Снова канула в Кладовую... И пою я— не жалко связок — Вновь тебе о любви пою я. Снова, времени на исходе, Тонет взгляд в бирюзовом небе... Я пройду по своей дороге,- Что бы ты сейчас ни ответил. Может быть ты не знаешь, милый, Что вон там, за небесным краем, Где рождается солнце, в миг сей Птицей Феникс любовь сгорает, Чтоб из пены морской родиться — Стать прекрасною Афродитой, Или песней с небес пролиться — Ветра музыкой, нами забытой... Догорает огонь в камине, За окном — рассвет догорает: В кладовую Времени сгинет Неба радуга, песня рая... Обними меня... крепче, милый,— Ведь сгореть (и воскреснуть снова, Коль любовь меня не покинет)— Я в объятьях твоих готова!
Говорят, глупо думать, что в жизни есть место для чуда. Разговоры об этом - пустая фантазия, чушь. Нет надежды на то, что сражаться с драконами буду, Коль внезапно я подвиг такой совершить захочу
Не похитит меня гуманоид в летающем блюдце, Не утащит меня на планету с названием Ха. И с лох-несским чудовищем в озере мне не столкнуться. Даже мысли об этом нелепица и чепуха.
Я не встречу однажды на пристани ночью русалку С грустным взглядом и мертвенно-бледным печальным лицом. Ну и пусть это так. Почему-то ни капли не жалко.
Ночь тяжела, грудь будто прессом давит. Это от запахов нарда и акаций. Глухо закрыли невесты нынче ставни - видеть тебя, о Кармен, они боятся. Видеть тебя, о Кармен! - желанье жжётся жёлчью зелёной по свежим багровым ранам; что - эти нарды, дома, воровское солнце, если мне надо видеть тебя, о Кармен? Слышать твой голос - звонче ножей - и смех твой, пальцами бронзовой шеи твоей касаться, вздрагивать - из-за острых ногтей, так метко сердце моё нашедших - до вибрации, пульс твой ловить губами, апельсина запах вдыхать, корсаж раздирать руками голыми, стискивать рёбра - грубо, сильно...