Живём как книги и песни нас научили, Не верим ни внешним, ни внутренним голосам. И мы в ответе за тех, кого приручили. В ответе ли мы за тех, кто прибился сам?
Невозможно коснуться ладоней твоих - Это небо нас слишком давно разделило На крылатых земных и небесных бескрылых, На касанья ладоней твоих и моих. Нам бы стать - так привычно - спиною к спине, Рисовать среди звезд золотые виденья, И не знать об отчаянной боли паденья, И что мы своих судеб, увы, не сильней. Нас давно разделили чужие слова, В темных омутах рек не найти отражений Наших крыльев, раскрытых в едином движеньи, Что я раньше на стенах церквей рисовал.
Небо нас разделило на вечность и миг, Стерлись звуки и сны из начала начал. Мне сегодня сказали: во сне я кричал: "Я хотел бы коснуться ладоней твоих!"
апгрейд положен не всем а так наверно десятой части но каждый третий из тех кому безмысленно мчится в счастье на свет и значит не в тот туннель дорога с односторонним забита намертво напрочь зато каждый третий пристроен еще процентов сорок сидят гоняют чаи с какао у них печеньки и сторона сам понимаешь какая кому-то в сутолоке отдавят ноги и честь и совесть а кто-то вовсе остыв отстанет чуть нарастив слоновость ума и кожи ты знаешь каждый прав и не прав по сути свободен в выборе вольно и не и как ни злись подсуден глупее на очень долгую жизнь или на смерть умнее и как ни стели соломку никто спрятаться не сумеет
но если Он вопреки и паче хмыкнет в прокуренный ус: "еще разочек? с нуля? ну что же..." и выдохнет
Город пахнет железом, но кажется - это кровь Слишком верно струится в меня из его артерий. Очень много ненужных, глупых, нелепых слов; Никакой, прости Боже, любви, никаких истерик
И ни капельки веры нервным, безумным снам, Чтобы я не смогла потом пошатнуться в вере. С кем кружить, кого бросить - город решает сам, Мне бы тоже пора научиться его манере:
Перестать отдаваться каждому без причин, Рассыпаться на сотни частиц и душой, и телом. Сладкий запах железа за снегом неразличим. Грипп - неизлечим.
На порядок этажности выше, я не смогла бы достичь всех бед, Если бы ты меня не слышал, если тебя даже духом, нет. Мне кажется, что даже сейчас, в одиночку поправляя отвисшую полку, Где-то там, нотой музыки свыше, от тебя будет больше толку. Мне нравится вдыхать аромат георгин, сидя в дали запыленной комнаты. Их едкий запах из всех - один, проникает сквозь стены облаком. И уже не давит грудная клетка, не болят, не гноятся раны, И я бы сто лет не слышала колокол, который покрыл все шрамы. Я бы далеко забилась в погреб, лишь бы не видеть, не помнить, Как резко обрывается сознанье, как не далеко от близкого прощанье, Или прощение... от собственного близкого. От изгнанья заклинаньем. И как тошнит от тишины, от невозможного, нелепого молчания. Как опустошенная оконная рама, без стекла и замочных скважин, Как за душой и совести ни грамма, как часы старые, я отлажена. Как из новых комнат веет чужеродным запахом, ладаном, Как тебя, беспокойного от роду, отбирают у меня, ангелом. Я бы навек забыла мысли, наполненные пустым смыслом, и немощно, Как запутавшись в новых простынях, мне бежать бы куда неглядано, Как себя не вернуть в прошлое, как красиво начать жить заново. Как ни в чем невиновную женщину, оказавшись рядом случайно, Как молилась я всем, богу каждому, чтоб тебя не оплакивать тайно. Знаешь, мне до сих пор мерещиться, будто волчица идущая к волку, Застряла в буре, в снегах поглощенная, в бессилии прикрывает холку. И теперь навсегда без умолку, слышен вой отчаянья волка, в ностальгии так сильно ждущий свою сильную, но девчонку. Кому придется стать здесь временным мерилом, кого развеют по ветру, как прах? И как встречают милых и не милых, на якобы воздушных небесах?...
бог мой, чего тебе не хватает для счастья? он ест карамельки на пристани и смотрит на море. бог, а давай никогда не будем прощаться, давай - нам будет вечно по двадцать, не будем об этом спорить. бог, давай не станем топтать крокусы и устраивать конец света. давай закроем глаза - так вообще конца не видно. у нас ведь есть море, солнце и это лето, давай без аллюзий на метаморфозы овидиевы, вообще без этих сцен из греческих мифов (особенно в куновском пересказе для младшей школы). в конечном итоге все, что есть в этом мире из наших с тобой безумных фантазий исходит, из наших с тобой разговоров на теплой кухне, из нашего смеха с привкусом ночи и кофе. бог, это мы заплетали сети из этих улиц, бог, это мы отражаемся в стеклах оконных. это мы целуемся украдкой перед подъездом, это мы с тобой торчим изо всякой щели. бог, неужели для нас здесь нет больше места? бог, неужели для нас здесь нет больше цели? давай сделаем вид, что мы просто люди, что нам по двадцать и бесконечный Вудсток... бог, ну что тебе стоит, давай просто будем. сделаем вид, что ветер не студит висок, что карамельки - это всё, что нужно для счастья, а автостопом к северу - не сейчас... бог мой, давай не будем с тобой прощаться с этим безумным миром на этот раз.
Не в том беда, что авторов несет, а в том беда, куда их всех заносит.
Если написано красным "Не заходить!", Шёл бы тогда ты, солнышко, стороной. Если шрапнель засядет в твоей груди, Именно ты и будешь тому виной.
Видишь: закрыто, по контуру пущен ток, Разве что труп над воротами не гниёт. Как ты решил, что раз не прошёл никто, Только тебе хватит сил покорить Её?
Как ты решил, что нежного "я люблю" Будет довольно, чтоб в душу Её войти? Думаешь, первым ей посвящаешь блюз, Думаешь, первым входишь мишенью в тир?
Думаешь, яркая надпись про "не влезать" - Просто проверка, на прочность ли, прямоту. Так что готовься потом уползать в слезах, Чувствуя, как замедляется сердца стук.
Лезешь к огню - не бойся тогда огня, Ожог получив - слёзы не лей дождём.
Если ошибся - лишь на себя пеняй: Ты видел надпись. Ты был предупреждён.
Мы не заблудились, мы - первопроходцы (с) Чак Паланик
Словно сыплется под ноги твой небосвод, Високосный, последний кончается год, Недосказанность, мгла и усталость в крови. Не отмажешься стертым до дыр "Се ля ви!"
Не отмажешься, только измажешь лицо, Имена остаются на сердце рубцом, И ты давишь в себе пресловутый оскал, Когда бомбой стучит откровенье в висках.
Когда счетчик дробит на клочки тишину, Взять бы, просто сорваться, уйти на войну, Чтобы глазом - к прицелу, а к сердцу - приклад, Раз не можешь любить, не обманывай ад.
Не обманывай черта и с ним заодно Это небо, что падает под ноги дном И похож на тоннель ледяной водосток... Високосный уходит с ударом в висок.
"...Мы не об убийствах молчим часами, просто в тишине хорошо вдвоём. В этом тонкостенном хрустальном храме бесконечной нежности мы умрём." (с) Тара Дьюли
Глаза с каждым днем прозрачней Стекла и зима под кожей Свернулась в клубок. Мне мрачно? Ничуть. Мне светло, но все же... Зима наступила в мире, Зима охватила город, Зима нас с тобой помирит, Метель запихнув за ворот. Смотрю на страницы блога: Чужие слова и лица, Бессмысленно-злые строки, Пустые от чувств страницы. Зима обнимала стужу, Зима выгоняла осень. Зима закричала: "Нужен!" Но ветер шепнул: "Не очень". Бессмысленно злить и злиться, Декабрь озябший плачет. Становятся снегом лица И взгляд - с каждым днем прозрачней.
Я ждал того, как ляжет карта, Другой так долго бы не ждал, Словам внимая, как подаркам... И вдруг, в один момент, устал. Устал не только ждать, но верить, Секрет в сознании храня, Что мог бы ты мой пыл умерить, Что мог бы полюбить меня. Здесь снова начались метели, Они напоминают мне О том, что я стою у двери В мир тот, где все - не о тебе. Я знать не знал иного мира, И потому пронзает страх За то, что буду там один я И буду увязать в словах, Словах, в которых "нас" уж нету: Они пропали навсегда В забытых о тоске беседах И в лужах первых декабря. Живи ты так, как будет нужно, Увы, не так, как нужно мне, Ты мигом обо всем забудешь - Я где-то в море, ты - в зиме. Как полон мир больших открытий И неизведанных чудес, И как я раньше не заметил Могущество седых небес?
Дай мне оставить все печали, Ты не помог их залечить. А я устал твое ночами Сердце усталое чинить. 02.12.2012
Это, верно, не лучший мир, но и я посчастливей многих: у меня нет стрелы. Есть желание стать стрелой.
Были поводы выживать, перепрыгивая пороги допустимого в части вселенной «себе самой». Это, верно, не лучший мир, но и я посчастливей многих: у меня нет стрелы. Есть желание стать стрелой.
Когда весь город клонится ко сну в вечерней истоме, Рубен целует детей и жену и уходит из дома. Рубен Топкарян не наденет шарф, носки и галоши: Рубен Топкарян залезает в шкаф играть на гармошке. Прижавшись губами ко рту жестяному, смежив ресницы, он дышит, чтобы во тьме стенной запели птицы и чтобы дюжина язычков, дрожа от страсти, нежной текли бы в ночи мечтой - слаще сласти; и выдохи вдруг заискрятся, ясны, в сачках октав...
вычисляю тебя по именам, по знакам препинания, по вопросам, рвущим изнанку сознания, по ведьминым кругам, в которые строятся здания, по дворам без бродячих собак, по собакам, не знавшим дворов. вспоминаю, как я гадала тебе на любовь, на погоду и прочие беды. дом твой вырос из сетки дождя. я всегда растворялась в потоке воды, уходя.
вычисляю тебя по рябине, нетронутой снегирями, по вороньим следам, на снегу заплетённым узлами, переполненным снами, озябшим до дрожи домам. вычисляю тебя по глазам встречных кошек, по выжженным солью дорогам. было мало тебя, или было отчаянно много? было весело, лихо, и было ли? - вот в чём вопрос. сводит спазмом нутро.
вычисляю в тебе синусоиду - волны и ямы, там где пик - море света, а в ямах не считано хлама. вычисляю тебя по страницам бульварного срама. выпиваю тебя по глотку, выжимаю до капли. вычисляю тебя по местам, где не собраны камни, где не сломаны ветки и где не хватает следов. понимаю тебя до конца по отсутствию слов.
вычисляю тебя по самым верным приметам, отпускаю тебя в декабре добираться до лета. пить глинтвейн из дешёвого красного с мёдом вина я смогу и одна.
Это, верно, не лучший мир, но и я посчастливей многих: у меня нет стрелы. Есть желание стать стрелой.
Пусть я верю дорогам не больше чужих костров и чутье на мосты столь изрядно подводит впредь, расскажи, за какой же конкретно трехтомник слов стоит выучиться молчать и пока терпеть?
Мы себе – еще коллинеарные вектора, плоскость, данная нам, простирается за задачу: знаешь, эта игра устарела еще вчера, и не время искать, кто здесь что-то когда-то начал.
Строишь замки – изволь от себя возводить мосты, роешь яму другим – так не бойся туда упасть. Сотня лиц на перроне. Рефреном «не ты, не ты», просто эху и мыслям выпало вдруг совпасть.
Если просто молчать – выразительнее всего, с нас ни разу в жизни не потребуют компилятор, чтобы выяснить: мы единое существо всех счастливей, беспечнее и крылатей.
Да-да, именно так все и было, Ядовитым дымом в воздухе плыло, В тартарары летело - Пока я хотела. А теперь не хочу. Осталось чуть-чуть, Землю укрыло белым, Уверенно, гордо, смело Я все начинаю сначала, милый. Господи, дай мне силы.
А за окном опять ураганы. А в душе - опять ураганы. Тавтология? Ничуть. Так уж совпало, Что погода меня во всём поддерживает, Убивает, воскрешает, занавешивает От своих же осадков и буйных ветров.
А на часах пол второго ночи, А в душе - пол четвёртого, утро. Разница во времени не была замечена. Разве что чай стал холоднее и лимоннее, Покрывало спало с подоконника, На кровати валяются наброски стихов.
А в тетради немного лирики, А в душе - восьмёрка лежащая. Слова пахнут свежевыжатой истерикой. Голос при чтении предательски хрипнет, Язык от кислого сахара липнет, В соляных ручьях промокает газета.
А на теле моём шрамы, А в душе - они же, с десяток. Улыбка Сфинкса зажата в две клеммы. В организме переводы двух любимых танка, Никотин вперемешку с овсянкой. Этого хватит с лихвой на конец света.
"Сны - эти маленькие кусочки смерти, как я их ненавижу." (с) Э.А. По
Ты проснёшься под утро живой, как исток, И подумаешь, пошло - проснулся и вот, Ты уходишь на юг, и рыдает восток, Ты уходишь, под ноги бросая итог, Шаг за шагом в безумную муть и года, День за днём, разрывая в клочки календарь, Ты стопой измеряешь своё «навсегда», Если враг на пути помолись и ударь! Ты идешь, ты безверен любви и душе, Только пепел мостов начал резать глаза, И судьба поднимает на копья уже Всех кто встал заодно, всех кто был с тобой за. Крик паденья в ушах отразится дождём, Пусть колени собьются о корни дерев, Плачет небо, а мы подождём, подождём… Он взойдет, наш безумный последний посев. Нам по линиям рук, глупость, чертит пророк. Возвращайся сюда, Если я – тоже Бог.
Я стою за твоим плечом - уже тысячу лет подряд, Из серебряных чаш с вином выпиваю смертельный яд, Я - твой вещий хрустальный сон по дороге в страну чудес. Я остался с тобой - как щит, и тебя сохраняю здесь. Я обрывки легенд пишу для тебя на стекле машин, И жалею, что не могу за тебя ничего решить. Я иду по твоим следам - каждый шаг твоего пути, И однажды, в конце времен, когда будут тебя судить, Я смогу, я сумею встать - как всегда, за твоим плечом, И, как раньше, любую ложь отведу от тебя мечом. И, как раньше, в твоих глазах будет ярко пылать огонь, Саламандр - дитя его - ляжет ласково на ладонь, Точно сокол, к тебе слетит Птица Феникс с небесных врат... А я буду тебя хранить. Снова - тысячу лет подряд.