- Садись... И сразу же вопрос, чтобы закончить эту повесть. Часы, разбитые тобой, вчера работали на совесть: Ты мог прожить такой же срок, с лихвой помножив на четыре, Однако ты подвел черту, не задержавшись в своём мире... читать дальше- Я раньше думал, наша жизнь - не больше, чем песок сквозь пальцы. Один уходит. Ну и что? Мир примет новых постояльцев. Я делал ставку лишь на то, что всё случится, как случится, Но я надеялся в конце... - Тот путь закрыт самоубийцам! - Я знаю! Здесь, как на войне. А дезертир везде без чести. Но что б ты сделал, коли сам стоял со мной, а лучше вместо? Ведь в тот момент не до того: большой ли памятник воздвигнут? На размышления - лишь миг. Взорвётся, значит, все погибнут. - Но ты ж надеялся, что цвет для твоих крыльев будет белым? Ты знал, что жертвуя собой,ты поступаешь очень смело. Тебя внизу зовут "Герой, что уподобился Иисусу"... - Давай вернемся к "наверху". Герой? Смешно! Но дело вкуса. Для крыльев - хаки бы хотел, легко стирать, и цвет практичный. А если черный... Что ж, пускай. Блондин в нём смотрится отлично. - Я вижу грусть в твоих глазах, но ты пытаешься смеяться. Солдатик, Возраст 22, Девчонки нет, лишь письма в ранце... Возьми в той чаше пропуск свой. Да нет, не тот, пусть будет белый... Ну, что ж, еще один такой - уж точно выгонят с отдела.
Если вам будут говорить про меня гадости, верьте каждому слову, вы же стадо.(с)
Лизе
Затянутое в шёлк небьющееся сердце Из мёртвой крови пьёт свернувшийся коктейль. Напрасные мечты: ожить или согреться, И не поймать рукой апрельскую капель.
Пусть призраки надежд в диапазон желаний Кладбищенских земель вплетают, затаясь: "...Когда-то был другим - знаток различных зелий, Магнитных бурь король и безграничий князь!"
Моё второе "Я" - в сардониксах рассвета, И перьях облаков, отброшенных назад, Обречено лететь седым и горьким пеплом, И падать в никуда, на ветреный закат...
Я постоянно живу в страхе, что меня поймут правильно
А Вы мне нужны сильнее, чем чай с лимоном в простудные дни под колющим одеялом, сильнее, чем панку – Гражданская Оборона в заляпанном плеере на глубине кармана.
А Вы мне нужны сильней, чем будильник утром тому, кто идет на ГОСы или защиту, сильнее, чем Барби – помада, духи и пудра, согласные с гласными русскому алфавиту.
А Вы мне нужны, как универу – кафедра или профессора с доцентами, что на ней. Городу, что уснул прямо днем – мафия или же русскому то, что плавает западней.
Вы мне нужны. Без всякой инсинуации – мне в лихорадку прописаны только Вы. Я – Жан Кальвин в эпоху контрреформации, Я – богатырь без шлема и булавы.
Я же никто без Вас. Я – больной и слабый. Хор без сопрано или же без альтов. Вас не хватает, как трассам в стране – ухабов или машинам едущим – дураков.
Вы мне скажите – нуждаюсь ли я в лечении? Сколько мне ждать сей редкий медикамент. Знаю, что делать при кашле и рассечении, но вот от Вас микстуры еще нет.
Дайте надежду – коснитесь меня рукой. Или гоните с миром метлой поганой. Вы мне нужны, как Франции – рококо, в 40-х Советам товарищ Сталин.
Вылечите меня или отключите – вырежьте сердце без слов и обиняков. Вы для меня – лучший в сердечной Лиге и, верно, уже последняя из Голгоф.
Чай на столе, недокуренный Marlboro, кекс, Магический шар, где-то взятый, конечно, взаймы. Руки разводишь и тихо шипишь Крекс-пекс-фекс. Убого. Попытка хоть чем-то спасаться от тьмы. Тьма не ударит, ей проще ловить каждый вдох И в каждом углу отражаться, скрываться в тени. Руки разводишь и шепотом Трах-тибидох. Попытка вернуться, попытка поверить. Усни. Ночь не подарит ни капли привычного сна, В словах нет ни власти, ни крохотной капельки сил. Руки разводишь и путаешь Снип-снурре-снап. Попытка помочь тем, кто больше помочь не просил. В солнце чужом нет любви к посторонним глазам, И книги всё врут, заклинания только лишь дым. Руки разводишь и шепчешь Откройся, Сезам, У каждой двери и у каждой стены у воды. Кто бы признал, мол, сегодня я просто умру, Без криков, без слез и без глупых вопросов ¿por qué? Абра-кадабра! Но просто не чувствуешь рук, Не чувствуешь силы в чужом и прогнившем мирке.
Если вам будут говорить про меня гадости, верьте каждому слову, вы же стадо.(с)
1. Осень. Закончилось лето. Дождь, и на улице небо - В тучах свинцового цвета… Грустно пишу я про это Третьего сорта сонеты.
2. Лысый тополь, голый клён, В неглиже берёзы – Не навеют нам уже Золотые грёзы… Листья – в кучах, Их сожжёт Дворник прозаично. Нет романтики нигде, Всем всё безразлично.
3. Я пишу стихотворенья – Дождь с утра и солнца нет. Из меня сквозь слои лени - Вылупляется поэт.
Если вслед за тобой неотступно шагает тень, Если путь обагряется кровью усталых ног. Я хочу, чтоб ты знал, повторяя, хоть каждый день: Я держал твою руку и душу твою берёг.
Среди битых осколков осенних, седых дождей, Наша жизнь поменялась, назвавшись совсем другой. Я хочу, чтоб ты знал: в этом мире чужих людей, Был с тобой лишь один... Да, один, но зато родной.
Если ночь, холоднее майской, устроит бал, И смеющийся месяц внезапно заточит нож. Я хочу, чтоб ты помнил, а лучше, железно знал: В наших сказках всегда было больше, чем просто ложь.
Что-то там скрипит и колышется в голове, память рвется и трескается, Знаешь ли ты, малыш, как бывает паршиво по вторникам? Хочется завернуться в три пледа, давиться несквиком, Или играть до рассвета в крестики-нолики.
Я научился играть сам с собой, я, наверное, слишком старый, Только представь, малыш, как паршиво в пятницу, Я не знаю, как вышло так, наверное, Божья кара, Или проклятие. И мир все куда-то катится.
Это так странно, что мир продолжает движение, он не рухнул, Да и в субботу, видишь, малыш, не совсем паршиво, Я не совсем еще умер, и сны - не в руку, Сердце еще стучится, а значит - жив.
Если бы будущее было государством, у него мог быть такой герб: цветущее дерево на звездном поле.(c) М.Каннингем. “Дом на краю света”
Милый мой друг, послушай старуху-ведьму, таких историй осталось не больше трёх. Я родилась в лесу, не как все дети, старый медведь меня от лиха берёг. В первые игры меня увлекала речка, шумные волны бежали между камней. К ночи, устав, я в фонарь ставила свечку, тёплый мох на поляне шептал "иди ко мне..." В пять лет я смогла залечить первую лапу, знакомый лис пришёл с разбитой ногой. Я тогда поклялась никогда не плакать, пока на тебе смотрит кто-то другой. читать дальшеВ десять к нашей берлоге пришла впервые страшная боль: медведь попался в капкан. Охотник мне стал врагом вовек, и отныне я стала мстить, шагая по их следам. Я подчинила себе дикое пламя, тогда мой лес забыл про пожар и дым. Человечьи собаки уже не решались лаять, вдруг учуяв меж камней мои следы. В пятнадцать я знала, дом мой окутан славой места зловещего, чёрного, как беда. Я смеялась, сушила грибы и травы, и потихоньку училась петь, шить и летать. Мой дом был прост, но увит по самую крышу плющем, вьюнками, травами... Весь в цветах. Ведьмы, мой друг, не те, кто на мётлах свищут, ведьмы просто из тех, кто не знает страх. Я не боялась ни тьмы, ни огня, ни боли, и до людского мнения мне было всё равно. Лишь бы никто не заставил петь в неволе, лишь бы никто не тронул лесной покой. Время бежало, чар становилось больше, и вот однажды с опушки прислали весть, что двадцать рыцарей орудия к бою точат, а люди готовят вилы, и их не счесть... Я окружила пламенем милую чащу, спрятав зверей в тайную сеть пещер, думала: "кто проберётся сквозь дым слепящий? Кто проведёт сквозь чары своих коней?" Люди пришли ночью, с запахом зла и пота, страшным вкусом металла, зверино скалясь, крича. Я проклинала их, заводила в топи, в болота, где в тумане для них горела моя свеча.
Мой лес был разбит к рассвету, растоптан, изранен, пуст. Метался в панике ветер, ложился реветь под куст. Спасённые звери бежали на поиски новых чащ. Дрожала в моей печали огарком с листок свеча. Я тоже пошла по свету, став нищенкой в городах. Теперь за мною по следу шагал чёрной кошкой страх. Теперь от меня бежали все звери и птицы прочь. Пропахла огнём и сталью свободная леса дочь. Горчила вода в ладонях, Стал волос совсем седым. Мне снился лесной мой домик, и таял с утра как дым. Мне было сто двадцать, знаешь, когда разошёлся слух по городу, мол, мешаю жизни честнЫх старух... Я тогда просто садик крошечный завела из четырёх кадок да одного ведра. В них посадила травы, пару ростков дубов, словно я вновь училась веровать в колдовство.
Милый мой друг, послушай, завтра меня сожгут, будто бы ведьмы душу испепелить - к добру. Только не плачь, не горе, то что приму с огнём ужас, который с болью выжег мой чистый дом. Может быть шанс вернуться, есть для такой карги? Я бы продАла бы душу за перепев реки.
Ты приходи к помосту, если увидишь вдруг, как лист взмывает в воздух, значит замкнулся круг.
В черных окнах пустых домов. На окраинах мыслей своих, На дорогах лежат ковром Прошлогодние листья любви. Под ногами шуршат слегка, Желтым вихрем кружат они На ветру, сквозь весну скользя Освежая в памяти дни. В пустоте чернеющих глаз Проводящих по записям дней. Шептали дома дикий сказ, Дневник, развратных ночей По истлевшим листьям пешком. Через голый кленовый парк. По несчетным рядом томов. Исписал, которые мрак. Станет время вновь на часах, Волю даст сознанию дождь. Искупает дома в жемчугах, Из окон исторгается ночь. Это слезы былых времен Ожерельем капают с крыш. Размокает от них бетон, Стонет память оконных ниш. С полусгнившей теперь листвы, Зазмеились ручьи чернил. Все страницы опять чисты, Чтобы новую жизнь начертил.
Будь я слепой, я бы точно не смог восхищаться Бисером звездным, вуали ночной украшеньем. Но в дымном городе просто от глаз им скрываться, От самых зорких. И не в чем искать вдохновенья.
Разве быть могут прекрасными хмурые лица В сонных вагонах людей? Да и в зеркале тоже Пятном усталость, и сердцу лениво так биться, И налицо видны мысли, что нервам дороже.
Я разоряю, признаться, по нерву за нервом, Совесть давно на меня уж махнула рукою. Для человечества буду поэтом не первым, Кто плохо кончил в брани со своей головою.
Стрелок часов нет - теперь заменяют их цифры, Ночи одинокой уходит вот так драматичность. Скажи, кому в этом мире нужны мои рифмы? Но излить душу в словах только так мне привычно. 10.02.2013
С неба падают красные яблоки, метеорами на асфальт. Я иду по дороге к дьяволу, или к Господу - мне плевать. Черный вечер накроет улицы, я накину на плечи пальто. Отражение бьется и хмурится, искажаясь в вагонах метро. Ты приходишь в снах неизученных, первобытно-подкожных снах, Что же я из таких невезучих? - все, к чему прикасаюсь - в прах. Голос шепчет - ''поторопись'', - эй, мой ангел, иди к чертям. Все равно от тебя не спастись, и не вырезать по частям. Сотни тысяч пустых глазниц, тихий срежет в ночной тиши, - Я кормлю этих тварей, как птиц, каждой клеткой своей души. Ты смеешься в границах витрин, отчего не спешу домой? Я опять, как последний кретин, бью в стекло незажившей рукой. И зачем я тебе, скажи? Что за дикая, странная блажь? Или все мои сны - миражи? А быть может, и ты - мираж? Небо рушится, жжет огнем, разрывается на куски. А давай мы с тобой умрем? Или я один - от тоски. Город снова окутан холодом, тени - стаей бездомных псов. А ты шепчешь, впиваешься в голову, что я сдохну без этих снов. С неба падают красные яблоки, метеорами на асфальт. Если хочешь, я стану дьяволом, или Господом - мне плевать. Мне бы выгрызть тебя из памяти, разорвать эту чертову нить, Знаю, сердце сгорит в адском пламени. Но не надо меня будить
Хочется радуги. Неба в размывах дождя. Улиц умытых, По лужам бегущих прохожих, Пива холодного, Капли, текущей по коже, И поцелуев Под ливнем, просвета не ждя. А за окном Растекается слякотью снег. Гриппом злорадствует Ветреный скользкий февраль. Солнце в тумане. Рассвета не видно. А жаль. Все переменчиво. Стал виртуальностью век. Радуга будет. И ты улыбнешься дождю...
Лик смерти подернут звериным оскалом. Время лечит, но стирает из памяти мало. Все проходит незримо, и ложный покой Хоть на время, но скрасит мне час с тобой. Вроде я, и не я, раздираем сомненьем. С горьким страхом на сердце и треском волненья. Там внутри кто-то есть и этот кто-то мертвец, Такой жадный до боли - наш терновый венец. Черной тучей нависший и текучий дождем, Проливающим мрак над любовным огнем. Тушит пламя настырно, свободы не даст. Это я, и не я сохраняю контраст... Виртуоз в своих пытках навис надо мной. Его дух лентой вплелся, владея душой. Я не должен хотеть тебе зло сотворить, Не поднимутся руки хладнокровно убить. В этот день свою жизнь я вверяю воде, Ощущая как стынет твое тело в петле... На пустом теперь месте снова завертится Сгоревшая ныне - старая мельница.