Я африканский верблюд с заморским именем Гоша Я обожаю морковь и апельсиновый сок Утро. Погонщик кричит и тяжела моя ноша И под копытом скрипит родной Сахары песок
Но что это, что это случилось, не знаю я В большом белом доме в небо ввысь улетаю я А там говорят лишь о банкротствах и трафике Никто и не знает, а как вообще оно, в Африке Где горы, долины, пустыни, а поздними Ночами с небес звезды падают гроздьями Ведь Африка это же очень и очень красиво
И я поселился в России, здесь вообще интересно Зовут меня в гости, играют, даже песни поют Меня познакомили с кошкой, конем и принцессой А я им представился: "А я африканский верблюд"
И вот я живу теперь у маленькой девочки Она меня кормит, даже дарит конфеточки Плетет мне косички, ну это то на фиг мне? Ведь я ежечасно мечтаю об Африке Где буря песком занесла рот и уши мне И что из того...что я всего лишь игрушечный Но Африка это ведь очень и очень красиво.
*** Он говорил в телефонную трубку, голос его дрожал. « Я устал слушать ваши новости. Я устал От вашей чумы… От вашей войны. Устал. Не могу. Сам не знаю, на каком я свете. Не хочу каждое утро слышать, Как умирают дети. Я устал.»
Разведу руками. - Что делать, брат. Понимаю. Прошлое – не вернуть назад. И чума, и зима, и война, и никто не рад. Ни мы, ни эти. И снова рассвет, а за ним закат. А знаешь, как Умирать каждый день Устали дети?
Как устала рука Ласкать автомат? Как день превращается в год, А осень – в ад, А минута В сутки, - Ни много, ни мало? И час до побудки. И все сначала.
В одном серебристом месяце, таком же, как все одиннадцать, Всё так же звенят будильники в наш самый сонливый час. За дверью ковром заснеженным всё тот же маршрут раскинется, И время стрелой насмешливой всё так же подгонит нас. А город, совсем отбеленный, с трудом узнается в отблеске Цветных новогодних лампочек, что тянутся вдоль витрин. Повсюду на стеклах - надписи, мол, чудо огромным облаком Продастся кредитной карточке, как сыр или мандарин. Но в том серебристом месяце, таком же, как все одиннадцать, Волшебник - лишь тот, кто радости весь год доставал с небес. Мы все в магазины ринемся, едва Новый Год приблизится, Забыв, что подарок, в общем-то, лишь точка в строке чудес.
Человек сидит на границе мира, Человек только что плавал с рыбами, У человека не дорисована последняя картина, Там этот самый океан с ледяными глыбами.
Он всё думает о том, стоит ли привносить такую красоту в эту обыденность, серость мыслей и уличных фонарей, в эти подъезды - там есть лишь лестницы, но нет дверей. Не стоит ходить по чужим этажам - там не помнят твоего имени и лифт ездит лишь вверх. Внезапно к нему подходит незнакомец без лица и зовёт его: "Человек..." Тот поднимает голову, перед ним проносится поезд, Темнота скалится, зовёт к себе, прикрытая капюшоном незнакомца, А человек тревожится и настораживается Понимает, что не вернётся.
2.У него боги просыпаются, а человек пытается их усыпить - снова, раз за разом, читает им сказки, пытается петь, но потом, как обычно, то пол скрипит, то метель слишком сильная. Домой никто не вернётся, вокруг танцует ветер и человек понимает, что он один на свете. А потом проснутся его боги, эти малые дети, и их нужно будет садить себе на колени, кутать каждого в тёплый свитер, поить малиновым чаем и играть с ними в игры. Но он включает свет - и понимает, что все тихо сопят. Человек выдыхает, садится на пол в коридоре, он - человек - болен и помят, он думает, что сделал опять что-то не то и не так, ну так сам дурак. Он понимает, что хочет и сам поспать, но стережет других. Те, которые почему-то важнее. А потом человек поймёт, что он - один из них.
Ему станет ещё страшнее.
3.Человек не хочет идти туда, где его зовут. У него есть дом, жена, друзья и работа. Зачем ему ещё целый ворох забот, Когда и так есть почётное звание бессердечного робота. Человек улыбается совершенно фальшиво, но это давно вошло в привычку. Он чувствует себя пустым, ненужным и лживым. Он пьёт дешевое вино и жжет спички. Человек не помнит своего настоящего имени - предпочитает считать, что оного не существует. Человек не хочет открывать глаза по утрам, а потом оправдывается простудой. Человек не хочет помнить прошедшего, радуется тому, что не имеет секретов - никаких тебе скелетов в шкафу, там лишь посуда для праздничных обедов. Человек не хочет дышать. Он бы утопился в ванной в следующий вторник, перед этим выгнав всех вон. Человек не может сбежать.
Когда доходит до общения, я становлюсь вообще не я.
Девочка с медными крыльями смотрит на город с крыши, рядом, щербатой пастью, скалится водосток. «Дождик прислать просили? Да, он недавно вышел, скоро пройдёт по улицам с запада на восток». Голуби донимают. Даже не отмахнуться, — хватит одной легенды: «Статуя ожила!» Лучше стоять недвижно — площадь внизу, как блюдце, но у ловцов сенсаций взгляд — что твоя игла. «Колокол, дай отмашку. Все фонари готовы? Кто там за галереей двор погрузил во мрак?! Ох, новодел из гипса, как же вы бестолковы! Зодчих не выбирают. Это, простите, — факт».
Девочка с медными крыльями смотрит на город с крыши…
Мне хватает всего, кроме свободы, А ее разрывают со всех сторон. Чтобы мир стал черным, хватило года, Но вот будет ли вновь разноцветным он. Мы шагаем к бездне упрямым шагом, Поколонно делим друзей-врагов, И безумство чествуем, как отвагу, Создаем из чучел себе богов. Там, за краем бездны все будем рядом... 06122014
Господи боже, отец мой, глава в небесах! Ты не оставь меня здесь, не оставь одного. Самое страшное видеть в твоих глазах, Что за душой у меня чуть меньше, чем ничего.
Если все это ты, ты и твоя любовь, Если в дыханье нашем есть твоя часть, Ты не сочти за грубость, но мне бы хотелось вновь Жизнь свою не исправить, но как-то опять начать.
Как-то у нас здесь тихо, и утро не задалось, Транспорт к тебе не ходит, да, впрочем, его и нет. Детям твоим неплохо, с любовью вот не срослось, Мы же всего лишь дети, нам страшно идти на свет.
Отче, куда нам деться? Трава зелена везде. Как нам подняться выше, когда мы не видим дна? Я не умею верить – я знаю, что ты во мне, Значит дорога в небо не так уж теперь длинна.
Ты знаешь, работа у Джека ни к черту. Конечно, он вечно болтает, нормально, мол, звери добрее, чем многие люди, мол, звери латают душевные раны, Но, если признаться, какие тут раны, когда по карманам рассыпались дыры? Супруга сбежала с каким-то французом, а сам он ютится по съемным квартирам.
читать дальшеРабота и впрямь, не сказать, чтобы сахар, будильник с утра разрывается звоном, И Джек как всегда просыпает свой завтрак и едет в подземке, в забитом вагоне, И офис далек от стеклянных коробок, едва не весь город вмещающих в окнах. Конечно, не дело — хирургу со стажем ходить на работу в приют для животных.
Шесть лет утекло в водосток неурядиц: авария, кома, да смерть на пороге, Чтоб всё обнулить, обучиться по новой, пройдя интервью в личном офисе Бога. И вместо потока презрительных женщин, бросавших на стол дорогущую сумку: «Вот здесь мне отрежьте, а тут подтяните!», спасенный зверёк утыкается в руку.
Не бойся, малыш. Чудес не бывает. Нынче пора…да, пора золотая: люди как малые дети играют, кости кидая в мешок. Что ты дрожишь? Не смотри на убитых, тема закрыта и кости зарыты, овцы порезаны, вороны сыты. Всё хорошо.
Знаешь, малыш… Всё всегда на пределе: там не успели, и тут не при деле, тех, кто слабее, давно уже съели. Бог, как обычно, смешон. Что ты дрожишь? Не смотри на экраны – там в каждой букве открытая рана, правда сокрыта и кажется странной. Всё хорошо.
Что ты молчишь? Ты всегда разговорчив. Рушится мир, точно замок песочный. Дом наш во тьме. Он стоит, обесточен. Холод. Накинь капюшон. Что ты дрожишь? Не смотри, не надейся: нас не спасут ни верёвки, ни рельсы. Нашей страны нет на свете чудесней. Всё хорошо.
Всё хорошо, малыш. Если так хочешь. Всё хорошо, малыш. Спи мой сыночек. Слава героям. Прославлено. Точка. Всё хорошо.
Ясноглазым маем, июлем жарким, Ноябрем холодным, зимою стылой Уносило боль мою. Безвозвратно ль? Только Память, знаешь ли, не забыла. Только тело помнит еще объятья, Только губы стонут без поцелуя... Научилась жить без тебя когда-то, Не любя, не веря и — не ревнуя.
Над Москвой сегодня клубятся тучи. Я с тобой встречаюсь. И я — спокойна: Мне с тобой, ты знаешь, почти не скучно. Мне уже, ты веришь, совсем не больно.
политикаЧисла мелькают. Мелькают, проклятые числа! Числа считают люди. Считает смерть. Спят по подвалам маленькие «террористы», Спят по подвалам, в холоде и во тьме.
Время идёт и становится всё страшнее, Хищно белеют зубы западных псов. Наш президент… Он хороший, но он стареет. Скалятся псы и нам и ему в лицо.
Скалятся псы… Ничего, кроме их оскала В будущем видеть я уже не могу. Завтра зима. Завтра время снежков и салок, Числа мелькают и никогда не лгут.
Холодно! Холодно! Холодом тронуто небо – стальное лезвие. Люди живут. Выживают. Хоронят, но всё же живут между безднами, между снарядами, между осколками… Рушатся их дома. Тянется холод. Он скользкий. Он шёлковый… Холод. Пришла зима…
Числа мелькают, мелькают… Уходит год. Гибнут и гибнут люди. Взгляды холодные. Холоден небосвод. Что дальше будет?...
В саду моём секретном плод растёт Граната спелого и слаще, и сочней, Как будто ждёт, Что кто-нибудь сорвёт Его с этих измученных ветвей. Каждым своим рубиновым зерном Бесстыдно к юной плоти он взывает И искушает, соком истекает И сладострастием горит под языком. Он так и просится в твой истомлённый рот… Так протяни ладонь, сорви его скорее! Но помни: возжелав запретный плод, Из его терпких уз, где похоти оплот, Никто освободиться не сумеет.