Забудь, мой мальчик, прошлое ушло, И больше не вернется то, что было. Я тоже так когда-то все забыла, А в город возвратилась за душой. читать дальшеТы знаешь, мальчик, так заведено: Из года в год, из века в век теряться, И находить, и снова расставаться. Да, это началось давным-давно. Мой мальчик, слушай сказку до конца, В ней правда, ложь и небыль воедино Сплелись однажды. Вечен поединок, И неразлучны тех двоих сердца. Один был духом северных снегов, Другая заблудилась как-то ночью. Рассказ мой, мальчик, сбивчив и неточен, Но ты поймешь, ведь ты уже готов.
...А впрочем, ты не слушаешь меня. Мой бедный мальчик, сон, увы, не лечит, В пустынном замке догорают свечи, А в окна светит полная луна. Назавтра ты не вспомнишь разговор, Забудешь город, бабушку, подругу (Так хорошо приходят сны под вьюгу). Снег заметает третий коридор.
Осколок вплавлен в сердце острием. В ладонях Кая — горсти ломких льдинок, «Пора, — он говорит, — дворец покинуть» — И складывает вечность (для нее). 22-23.04.17
На небе вновь загорались звезды — Чужие крошечные миры, Снежинки падали в зимний воздух, И ночь шагала легко с горы. читать дальшеУсталый путник искал дорогу, По звездной карте сверяя путь. Ему осталось совсем немного: Дойти до вечности и шагнуть, Не зная страха, под синий купол И выбрать истину или ложь. Любое слово творит поступок, Когда стоишь ты, когда идешь. Усталый путник не знал, что вечность Лишает разума только так — Под утро, днем и всегда под вечер Не тает горькая пустота. И ноют ребра в бессильной хватке, И тянет в горле — горчит в душе. Дорога кончилась без остатка, Ты здесь — отличнейшая мишень. Но время снова дарует силы, Смеешься сухо над старым сном. Бесследно сгинуло все, что было, И только память хранит твой дом. Мираж рассыплется на осколки, Свет солнца смоет твою печаль. Так лед ломается — остро, колко, Когда подходит к концу февраль. 12.01.17
В середине апреля заходят западные ветра, Изгибают деревья в причудливую дугу. Говорят о смерти: кто рай уготовил себе, кто ад, - Я же за перерождениями, как проклятая, бегу.
Чтобы в новой жизни, сотни дорог пройдя, Отыскать тебя по звуку твоих шагов. Опоздав на миг и вновь прожив без тебя, Раствориться в переплетении розы ветров.
И однажды, сбившись с пути и тебя не найдя, Заплутать навеки в беззвёздной беззвучной мгле. Но пока возвращаешься ты - возвращаюсь я, И мой ад и рай всегда здесь, с тобой, на Земле.
И то, что было, И то, что не было, И было – былями. И было – небылью И все, что все мы Когда-то сделали – Мы все запомним. В круговорот.
Судьба закрутится С чужими судьбами. И будем судьями, И вы осудите; И жизнь остудится; И что-то сбудется, А что-то – скрутится В забытый год.
Следы заметные Тугими ветками Отметят метками Места заветные. И ваши – темные, И наши – светлые И было также все Наоборот.
Все было тайною, Все было с нами, но Чужими тайнами, Воспоминаниями В себе скрывали мы Всех тех, кем стали бы Всех тех, ко сталью был; Мы до конца –
Стреляли, жгли ли нас, Жизнь – повесть иль рассказ – На год, на день, на час; Мы с вами иль без нас; Пылает иль угас Огонь в душе сейчас; На год на день, на час Отдали в дар сердца.
Потоком Строк. Под током фраз. Я здесь игрок Не первый раз И без начала. Ты отвечала: "Погоди, Там места Много впереди. Твоя невеста (Ритм в груди) Ждёт у причала. ...Играй Слогами Этот такт. Измены Будничный антракт. Кидай На стены Во "вконтакт". И в рай - С ногами. И Манский Снял про нас кино Уже давно, Но все равно. Нам графомански Суждено Играть словами. Не расскажи Ему секрет: Кто в гаражи, А кто в декрет. И наркоманский Этот бред. Придуман нами. И нет конца Такой вот Трипп. Ты без лица. Приход. Залип. Разбужен снами. Физички Спросят: "Ты под чем?" И в лички Сбросят Сразу всем - Я под стихами". 20/II.2017.
если б не войны, мы бы уже смогли первые яблоки Марса собрать в карманы. глупые дети старой, больной Земли множат на теле язвы да копят шрамы.
взрывами множат, злобу потом таят, в небо не смотрят - время ведь это деньги. глупые дети сами возводят ад, имя ему - стартапы, дедлайны, рейтинг,
куча больших, ненужных, паршивых слов. космос над нами высится, космос вечен, только подумайте, Юра ведь был готов жизнь положить за космос, но скоротечен
миг просветленья высшего, человек ползать рожден и сам обрезает крылья. так половина вышла, пройдет и век полный пустого карканья и бессилья,
лайнеры будут падать, война греметь, тихо сржавеет памятник Байконура, кто-то его однажды снесет на медь... Юра, прости. мы все проебали, Юра.
На Краю мира, где небо втекает в море, а звезды ныряют в волны, оставаясь все на своих местах, — я буду сидеть на пирсе, ноги опустив в воду. Следить, как Месяц бежит ловко в оранжевый дом Солнца по мостику на волнах. Там, на Краю мира, я зацеплю взглядом Изгиб, что казался раньше линией горизонта. И сотни земных вопросов «За что?» «До какого срока?» «Зачем?» «И что будет дальше?» отступят перед покоем, который нам дарит чувство осмысленного «не зря». Отчаяние, гнев, обида, бессилие или голод окажутся просто вехой на длинном отрезке жизней, ведущем к освобожденью от вязкого чувства страха. На пирсе, у Края мира, вовсе не будет стыдно за долгий путь к пониманию самых простых вещей. Ты вдруг осознаешь ясно, что в этой, исходной, точке, где Юг, Север, Восток и Запад сливаются в океан, ты движешься по орбите и в зеркале водной глади видишь других, таких же, как ты отражённых звезд.
По кому этот звон? А это по мне скорбят. Сумасшедший вздыхает: "Я здоровей тебя. Ты же копишь и копишь страхи, сомненья, желчь. Ведь живут в человеке чувства куда свежей - нет, пригрела под сердцем именно этих змей". Сумасшедший уверен - я не в своем уме. Он уверен: мне злоба сердце сточила в прах.
Всего мира не хватит, чтоб выразить, как жил: Я бил стекла в истериках, резал их миражи, Я вскрывал то себя, то своих подруг, Был убит в двадцать пятом, падая в новый круг.
Я играл и на нервах, и на чужой потере - Мне не стоило людям когда-то верить, Оттого сам покрылся я черным гноем. Был внутри чист и свеж, и искал другое.
Я терялся в столицах, метро провожало в путь, Я боялся в любви своей как-то так утонуть, Что себя же терзал, молчания обет храня. Что же сделал я, Господи, для себя?
It is true that there is not enough beauty in the world. / It is also true that I am not competent to restore it. / Neither is there candor, and here I may be of some use. (c) Louise Glück
I will leave, I will leave the woods that bore me; For our days are ending, days are ending and our years failing... (с) Legolas's song
перед самым концом забери меня к морю, где пена волны как мальвины седая прядь. мы небрежно швырнем чемоданы таксисту боре и сразу — ладонь в ладони — пойдем гулять. будет вязнуть песок или галька шуршать, а потом пружинить под туфлей твоей прибой: ты пойдешь по воде, я посуху за тобой. забери меня к морю, куда из столиц по рельсам еще негретым спешит апрель, где, пустея, дичают вагоны и всё, что боялось конца, завершается без потерь и которое, сколько бы воздуху в легкие ни вобрал, все равно никак не перейти по дну, и тогда — в отливе по локоть — оставь меня там одну.
Был мир. Наверно, не так уж плох, Да только быстро распался в прах. Был мир. Держался на трёх китах. И бомбах. Кажется, тоже трёх.
Он был. Не мал – не велик – как есть, Любим – хотя бы и на словах. Он был. Держался на трёх китах. Он был когда-то, да вышел весь, он вывернут наизнанку. Ну, где твой, Ангел, благая весть? Пора бы и предъявить! Родится – кто? И придёт – куда? Спасёт… но когда? Когда-то? Но больше не от чего спасать и некого воскресить. А три кита уплывают вглубь – усталые и больные, залечивать в ледяной воде ожоги от взрывов бомб. И океан поглотит следы, и космос над ним остынет – так остывает среди болот оставленный кем-то дом…
Был мир. А в прочем – пока что жив, Пока не взорван, и не остыл, Но где-то дремлет тот самый взрыв, И спят, и стонут во сне киты…
От бессилия только костяшки хрустят: ты казалась мне медом, но вышла, что яд, Выжигает мне сердце отчаянный взгляд. Я тобой, будто крепость, мгновением взят. Ты чертовски красива, и это твой плюс – но таких, слишком ярких, я сторонюсь. Утонуть в своей боли я не боюсь – я боюсь оплести ей, будто моллюск.
Я боюсь показаться навязчивым, сложным, когда руки охвачены чертовой дрожью, Растекаешься ты по кобальтовой коже. Мы порой слишком сильно в боли похожи. Ты смеешься так мило, но выйдет оскал, и прорвется тот зверь, что в душе я таскал, Он был юн и забит, трагически мал, но с тобой будто пристань свою отыскал.
Но с тобой даже Ад всем покажется Раем: я хожу между жизнью, от края до края, И в ладонях твоих я умираю. Я не знаю всего, но о Смерти все знаю. И пусть бьется предательски красное сердце, пускай лед не сумеет от снега согреться, Пусть в душе моей сотня и одна дверца. Ты мне раны целуешь – и сыплешь в них перца.
"Страшные сказы ты любишь, мать", - младшая вечно вторит. В них просто принято умирать, да и таить все горе. Разве ты первой была, дитя? Разве сестра живая? Искры костра к потолку летят, псов и не слышно лая.
"Скоро ли батюшка к нам придет? Скоро ли выйдет солнце?"- Средний, любимый, глаза как лед, только отдать придется. Скоро за ним и придут сюда, всех нас утащат люди. Входы пещеры кроет слюда, только не долго будет.
"Скоро, родные, уж по утру, скоро, вы потерпите" - Знаю сама, что жестоко вру, только они не видят. Я унимаю в ладонях дрожь - малых детей жалею. Я достаю из-под платья нож. И им вскрываю шеи.
День, такой, что лови на плёнку, строчкой сказок переплетай: Небо пахнет вчерашним ливнем, солнце топит в воде янтарь. Капли влаги звенят на ветках, словно вздумали быть стеклом. Город дышит, цветной и чистый, и смакует во рту тепло.
День такой, что бросай в альбомы, пусть как эхо звучит пастель, Плащ распахнут навстречу ветру, другом жмется к груди апрель, Кто-то словно нажал на кнопку, чтоб хоть раз — никаких помех. Ты хватаешь меня под локоть и смеешься беспечней всех.
Сердце вторит шагам и песням, шарф пустился по ветру в пляс. Этот день — заурядный вторник, просто созданный лишь для нас.