В шёпотах и шорохах на крыше,
В слёзных каплях ливня золотого
Имя твое нежное услышу,
В свисте ветра сиплого, сквозного,
В грохоте трамвая городского,
В звонких струнах слышу его снова,
В боли белой, боли лебединой
Лишь тебя я слышу, мой любимый.

***
Моя сладкая детка,
Все эти милые вещи,
Которые ты проделываешь со мной,
Наглотавшись веселых таблеток,
Быстрее, быстрее, двигайся резче,
Не поворачивайся спиной,
Плетка в цель попадает метко,
Поцелуй перетекает слюной…

Моя сладкая детка,
Я вижу цветные сны
В твоих объятьях
Почти обездвижен…
Время пугливо пятится
В минутах пяти до весны
И запаха розовых вишен…

Моя сладкая детка,
Я просыпаюсь,
Будь ко мне ближе…
Чулки в мелкую сетку
Под моими ногтями тают,
Спускаются ниже,
Я неудачник-Пьеро из Парижа,
Ты же почти святая…

Только я один знаю,
Как здорово ночью
По крышам,
По лужам
С поднятым флагом…
Ленточкой прочной -
Запястья потуже,
Забраться повыше,
В крови опиаты,
Всего-то два шага –
До грани расплаты
Запертых в клетке,
Брошенных оземь,
Распятых всевластьем,
Я люблю тебя, детка,
Завтра встретимся в восемь,
Ты одень для меня
Темно-красное платье.

22.11.2007

It's gonna be a long cold winter without your love.
(c) Cinderella

Очень скоро пройдёт до чертей надоевший ноябрь,
а зима без тебя будет долгой, холодной и снежной.
Ты не плачь обо мне, дорогая, и помни, что я
вскрыла вены-конверты и вылила пряную нежность

на ладонь посеревшего неба - письмо в никуда.
Твои песни звучат в городках престарелой Европы...
Умоляю, ответь мне одним разрушающим "да";
заклинаю, позволь мне приехать к тебе автостопом!

Впрочем, поздно. Ветра расчертили на крышах пути,
по которым идём. Надрывается чёрная птица -
отраженье твоих бесконечных "пойми" и "прости".
Я хочу тебя пить. Я безумно хочу тебе сниться.

Это я в твоей спальне недавно разбила окно,
на запястьях остались неровные буковки шрамов.
Я хочу в твоём сердце снять комнату. Правда, смешно?
Это драма, малышка. Моя неудачная драма.

Последние капли слез
Разлиты в высокие кружки
От самых прекрасных грез
Остались опилки и стружки
На свете есть множество тем
Но мне не хватает новой
Вчера я беседовал с тем,
Кто Убивает Словом

Последние краски сна
Исчезли в дыму сигарет
Я знаю, что будет война -
Но это большой секрет
Я помню печаль снегов
И наше с тобой расставание
Вчера я обнял того,
Кто Убивает Касанием

Последние ноты крика
Разбились о кромку клинка
И стало чудовищно тихо
В пустыне среди песка
Мне хватит себя одного
И больше уже не надо
Вчера я смотрел на того,
Кто Убивает Взглядом

Я совсем не пишу стихов, но скорей это так, от лени.
У меня их много, по самые уши: живут, дышат,
душат уснувшую мою душу,
или что это спит - меж ребер свернувшись кошкой серой
так тихо,
что я и не слышу?

Каждый твой позвонок: от шеи – и ниже, неслышно,
шепотом,
заберу себе, ничего тебе не останется -
все 32 в воду кидать стану красным золотом,
они скажут мне, где ты теперь,
и зачем болтаешься.

Нежность кожи твоей вышью седыми нитками:
каждый слог мой тебе – будешь помнить,
куда ты денешься.
Усыплю тебя негой ласковой - не опомнишься.
Не уйдешь от меня, не сбежишь, не убьешь,
зря надеешься.

Не пугайся, я так сочиняю, да то не сбудется,
не срастется былое, весной сожженное.
Щиплет губы и щеки, и снег так мудрёно кружится…
как делая мои? (Жаль, ты знаешь, затонули мои неуклюжие корабли)
Ах, да… Я-то? Сижу, да лелею то хрупкое, стыдное, обнаженное.

Проглочу тебя в раз – не поперхнуться б счастием,
липко-гранатовым, сонным таким,
неумело, неловко сложенным.
Буду с изломом жить, чтобы всегда хромало, падало.
Мне красоты недостаточно – отутюженной, гладко прожитой.

Что совершенство? – так сладко да ровно, и гадко так –
что мне всегда, неизменно, и так нестерпимо хочется
Что-то разбить, сломать, уколоть, порезаться,
Горло стянуть терновым венком, возложенным
к чьим-то ногам.
Только сможешь ли
Это стерпеть?

Я ведь могу не петь,
и не пить,
и заклеить рот,
и когда сердце мое уснет –
ты посеешь другую жизнь,
в черных неспелых зернышках
этой моей особенной,
ломаной красоты –
мне ведь теперь почти все равно, кто ты, -
только бы чувствовать жизнь на краешке самом,
на сломанных косточках.

Мед и полынь зимним утром витают в воздухе.
Вроде и хочется жить – но, знаешь, уже не мечтается.
Мне так красиво сейчас, и только немножко холодно…
Книжки лежат, а без тебя отчего-то совсем не читаются.

Вишенки съедены, все до одной, а их целая тысяча.
Кисло, чуть горько – почти как ты любишь, душа моя.
Мне запивать их чаем, сегодня – терпким.
Как ни ругайся,
а я люблю есть с ножа.
В стенку выплевавать ядрышки – боль твоя
пусть остается последним, и самым верным
другом
с последнего этажа.

собственно вопрос. (:
А что для вас движенье времени?

Бредут сердитые и пьяные
Среди обсыпавшихся лип
Сквозь листьев кружево багряное
Звучит неуловимый всхлип

И с плеч худых и растревоженных
Свисает хлипкий рваный плащ
И слышится в дали заброшенной
Неуловимый детский плач

И на картине появляется
Еще один ненужный штрих
И слух в тиши поймать пытается
Неуловимый женский крик

Среди горелого ничтожества
На опрокинутых столах
Чрез многозвучие и множество
Звучат в ночи колокола

Ну что? Полетели?

Метели, недели, постели…

А мы так хотели, не смели,

Долго смотрели, ревели…

Режущим светом по глазам,

Воображенью не отдам,

Сразу оформлю загран,

Уеду в цветной Амстердам!

В чужих пустых городах,

Подворотнях, домах,

Ловя луну в полувзглядах,

Рисую слова в небесах.

Я буду долго бродить,

Плакать, смеяться, курить,

Солнце жестокое ловить и…

Вновь пытаться забыть…

Мороз обжигает кожу,

А я слезами, кругами хожу,

Свой крик заморожу,

Твоё дыханье сберегу.

Коллекционирую окурки,

Сама с собой играю в жмурки,

Парадируют придурки,

Душу раздирая на шкурки…

Испить из озера Забвенья – не напиться.
Его простор обезображен берегами.
Летят бумажные измотанные птицы…
Какое тонкое искусство оригами.

Смотреть, как небо разрывает фейерверком.
Его простор обескуражен горизонтом.
Таким же образом, по нашим скудным меркам,
Ты в сотне лучших точно следуешь за сотым.

Признать, что душу разбирают на трофеи.
Ее простор обласкан грязными руками.
Когда душа взмывает ввысь бумажной феей –
Вот это высшее искусство оригами.

Julber