Зачёркивается чёрным маркером.
Я не верю судьбе и случайному знаку,
Я считаю буквы, монеты, марки,
Исправляю помарки,
Дожигаю огарки
И, кажется, сама становлюсь огарком.
Близится осень, и толпы людей
Наводняют метро и книжные.
Мне хочется отсюда куда-то лететь,
Выше ли, ниже –
Неважно,
Лишь бы
Подальше от всей этой чёртовой жижи
Тоски, что разлита по нашему городу.
Ну, а если не влёт – то хотя бы идти,
Стуча каблуками по мостовой, гордо,
Куда-нибудь,
Просто куда-нибудь,
Только чтобы не стояло комка в горле.
В детстве учили – любить без оглядки,
Без исключений и без тормозов.
Ты играешь в угадайки и дурацкие прятки,
А на чаше весов –
Не крик и не зов,
Не сотня листов,
Исписанных мелким неровным почерком…
На чаше весов –
Клочья
Несказанного,
Того, что сразу или ни разу,
Того, что липнет к тебе заразой
И поселяется в твоём сердце
Между «сегодня» и «только б дожить»,
А потом растекается густо по телу,
И как будто голову начинает кружить…
А тело
Боится старости и сиделок,
А ещё заржавевших тугих пружин.
Я, к несчастью, не вижу фидбэка, детка…
Я не умею кормить собой чёрные дыры!
Я похожа на старую, с трещиной деку,
На мишень в тире,
На точки пунктира,
Но только не на двигатель вечный (high-tech).
Всё, что я делаю – ведь это не выпендрёж,
Не тщеславие даже, не жажда наживы,
Не красивая ложь,
Не возможность тянуть жилы
Из всех, кого там ни разберёшь.
Это способ дышать
И оставаться в лагере тех, кто живы.
Не оставлять перекрёстных ссылок –
Стоит немереного труда.
Иди по следу, пока не остыл он,
Иди туда,
Где ни слёз, ни стыда,
Где «нет» приравнено к долгожданному «да»,
Пусть хватит злости и хватит силы…
Вот только под левой – девять грамм льда.