Я рисую портрет из словесных белил: растекаются строчки быстрей, чем Кармен в геометрии танго, чертя полукруг - поднимаются ноты при помощи рук; Я рисую тебя, мой невзятый Берлин, мой такой неприглядный фрагмент.
Я смешаю цвета и долью уайт-спирИт, я небрежно касаюсь изнанки холста своей бледной, сухой и горячей щекой. Эти чувства, порою, заразней, чем корь, - - Изнутри пополамит. Ты мой лабиринт. И, наверное, мой Пакистан.
Я ровняю мазки (и зрачки - вместо страз), допишу неоправданно розовый край у заката (мне чем-то припёкся закат, незамеченным ливший по линии КАД), - это сильно. Но ты для меня - Алькатрас. - Понимаешь ли, тоже не рай.
Ставлю росчерк в углу, терпко пахнущий лак. Ты (в хорошем ключе) так похожа на мать - - нежным образом едкая - мой скипидар. Бесполезно и дальше играть "в города", - - Говоря по-хорошему, лучше б ты шла. Но... ты лучше меня обнимай.
Нужно жить всегда влюбленными во что-нибудь недоступное тебе. Человек становится выше ростом от того, что тянется вверх.
Ничего.
1. Удивительно емкое слово есть «ничего». Бог придумал его оттого, что один сидел, бросал камушки в море обломками островов и глядел на круги, расходящиеся в воде.
Лед и лава, слова, не сказанные никем, Не упавшее в землю солнечное зерно. Бог сидел и видел, как катится вдалеке Мраком дождь, весенний и проливной. Я сейчас, словно камушек, в Божьей живой руке. Молчаливому миру не страшно и не темно. Мне – темно.
2. На побережье легко ощущаться такой живой – Единственной из шести миллиардов тел, Чтоб, как в океанической пустоте, сердце билось, рвалось в груди. Господи, лучше совсем не чувствовать ничего, Чем, болея, сидеть в тревоге и темноте, всю тоску, как ворох камней на песке, сгрудив.
На побережье нет ничего, нет ни сцены вам, ни чужой всей изранившейся души нет, ни бумаги, чтоб ее комкать или марать. Господи, лучше совсем молчать, нежели обесценивать слова тяжелые, нужные и большие, такие как «люблю», «ненавижу» и «умирай».
Господи, лучше совсем ничему не верить, совсем никого не слушая, Чем увязать в болоте, как во вранье, Лучше самим совсем никому не дарить слова. Господи, что же ты будешь делать с нашими булыжниковыми душами, Жалкими, в медалях и во рванье? Как нас таких превращать в зеленые острова?
3. В моей жизни происходит что-то непоправимое. Улови меня, как мгновение, позови меня, ставь любовь, как строение, на крови моей, речка венная, чувство верное как явление – диво дивное, чудо чудное. Ночь-чудовище ищет, рыщет то серым волком, то черным коршуном, змеем кожаным, счастьем прожитым, но не стоящим ни слезы моей, ни тоски моей или памяти. Может быть, у Тебя получится все поправить, и ничего-ничего от меня уже не останется.
4. Ничего не случится. Ничего не случилось, Боже. Ничего не тревожит. Ничего удивить не может. Есть какой-то порожек, до которого был и отжиг, и все медные трубы, и купание в молоке.
А сейчас всякий раз, когда сон приходил ко мне, Я лежала в огромной теплой Твоей руке, Как один из шести миллиардов Твоих камней.
Летят одинокие капли сквозь завеси мрачных небес, В них столько забвения, свежести, в них столько несказанных слов. Закроешь глаза — растворишься, и вот ты уже не здесь. Ты за пределом сознания и душных звенящих оков.
Летят одинокие капли, по окнам твоим бегут. И чудится мне — как прежде у хладных стекол стоишь... Смоют природы слезы, в прошлое унесут Образ ночей печальных. А ты все молчишь, молчишь...
Летят одинокие капли, ткут на домах узор. Бывает, выйдешь и смотришь, как быстро сплетается вязь. Наверное, уже поздно роптать на чужой затвор. Лишь в этих пьянящих каплях ты чувствуешь с жизнью связь...
Улыбнись, моя милая; Чтобы стало вдруг так до-беды-одуряюще весело, Чтобы нам, чёрт возьми, навсегда расхотелось повеситься, Чтобы небо — синее, а солнце — ярче, до рези в глазах, Чтобы смех двух безумцев был громче кричащих о страхе глаз; Чтобы все на нас показали пальцем: "идиоты и клоуны", А сами смотрели бы вслед, задыхаясь от зависти; Чтобы нам в затылок дышала старая дура Ненависть, Чтобы нас ранила, била, калечила — это без толку; И не страшно, что ныне улыбаются только безумцы, Улыбнись, моя милая, это тебе к лицу...
От сообщенья до смски- такое ретро, - - Де факто - чувства и равнодушие, что де-юре, Мою лиричность распополамят на кубометры, Переплавляя красивых женщин в литературу.
Тепло и нежность, как будто птицы мы и на юге, Я обезличен, я обескровлен и обездвижен. Во сне являюсь, красив и светел, как Фредди Крюгер, Таким прекрасным, которых скоро возненавижу.
Они умеют смотреться чудно, как в будуарах, И разгоняться, как скоростные автомобили, Когда реальность так беспросветна и нереальна. Об этом врали. Хотя не врали - - не говорили.
Немного страшно педали газа вжимать до визга, "Летать" зачем-то сегодня значит "на встречных биться", - - не трудоёмко, но почему-то опасно низко. Прости родная, я не сумею остановиться.
Мой апрель говорит "Ты бездарность, детка. - Прекращай эти пытки". (Куда уж, дудки), Засыпаю в позиции "я креветка". - Мы как в песне, пичуги на разных "ветках", но, увы, не относимся к клану светлых, да и, что называется, не из чутких.
Мой апрель пропоёт "Засыпай дружочек, мы участники новых жестоких скачек, Потому получай от меня пожёстче", - чтоб вернулась к создателю: здравствуй, отче, я из тех, кто уже никого не хочет и почти ничего от тебя не прячет.
Мой апрель - полумесяц с рогами книзу,- любопытный феномен для членов НАСА, Мой настрой твоим холодом что унизан: "если хочешь остаться, проплатишь визу" - - Ты несклонная к поиску компромиссов, как нелепый мальчишка в свои пятнадцать.
Мой апрель ничего для меня не значит, но я с ним всё равно помечен: Добрый Боженька, знаешь ли, накосячил: отыскал мне причуду, как ты, из всячин: говорит: "Получай. Вот такая сдача. - - Не нашел, извини, помельче".
синие-синие люди ищут сегодня дом. солнце в финале лестницы дышит на них с трудом. синими-синими пальцами пряди убрать с лица. в этих историях без начала нет конца.
им бы заняться делом, но для всего плохи те, кто едят на завтрак музыку и стихи - люди лазурных впадин, ультрамарин вершин. самый маленький дом станет для них большим.
ждёт их пятном на карте, по шею зарыт в снега, дом, где не будет вторника, и четверга. синие люди в доме согреются у огня
на вокзале нашего мира сегодня аншлаг - все билеты проданы: изгаляются клоуны, слёзы бросают с арены, публику жмут в горсти. даже когда этот город ослабляет кулак - все немного сломаны, шли мне отсюда открытки. прости.
по перрону нашего мира бьют сегодня речитативом свинцовые ливни. обнимаешь - и я обугливаюсь по краям. понимаешь, мою войну должен же кто-то выиграть - или здесь все погибнут, или я
решусь уходить медленно, грациозно, не каменеть лицом, не оглядываясь, вальсируя, не спеша сквозь зал хорошего киносеанса с плохим концом, да так, чтоб ничего предательски не блестело, не дрогнул шаг.
в этой машине всё ещё пальцы в идеальный замок смыкаются. в этой задаче с двумя неизвестными всё сошлось. ты подаёшь обойму, целуешь в висок.и какая разница умирать вот так или врозь.
только пожалуйста, когда они будут плакать предательски и бросать сверху горсть земли, попроси их, чтоб не молчали - я так боюсь. и сыграй над моей могилой свой самый лучший блюз.
И когда он смотрит Привычно В стенку, А видит разрушенный Вавилон, Видит аппиеву дорогу На ней булыжники, Вереницу Из четырех колонн, Что остались от храма Весты, Развалы книжные Уходящие под уклон: «Как империю взять – для бездарей» Герострата, «Слепой и слон».
А когда он, Слушая визг машин, Воду в чайнике, гул проводки, дрянную музыку, Слышит скрип вершин Перед срубом, И гулкий стук Между ребер, И рев мотора, И свист под дюзами.
Он сидит и думает, знает черт О чем. Он – седые виски, И вечный счет, И спина прямая, Я – ленивый урбанистический Недочет. Все же, Знали бы вы, Как я его Понимаю.
Я не знаю, сэр, что вы от меня хотите, Вы врываетесь в сердце без спроса, без права на то. "Я от вас навсегда ухожу" - вы мне говорите. Чтобы вновь вернуться с букетом могильных цветов.
Сэр, я вас попрошу, эти странные игры оставьте. Мне не нужно приветствий и новых прощальных слов. Вы свои оошибки вдали от меня исправьте, Чтобы я не писала о вас больше грустных стихов.
Каждый раз, появляясь, вы рвете мои полотна, Равнодушно плюете правдой своей мне в лицо. Я закрою двери и шторы задерну плотно, Лишь бы вы нашу вечную драму венчали концом.
Если вы все ж уйдете, я ваш покой не нарушу, И саднящие раны в памяти заглушу. Так уйдите, пожалуйста, сэр, не травите мне душу. Я о вас больше ни одной строчки не напишу.
Мама воспитала во мне истинную леди. Отец - доброго человека. Судьба - мстительную суку... Спасибо Им За Это!!!
Прикосновение к рукам Дает покой Приносит свет Но только тенью по пятам Что есть с тобой Надежды нет Востать из пламени судьбой Чтоб снегом стать Не верить в жизнь Идти, но только за тобой Не проиграть... А победить Рождаясь льдом, как холод мук Ища себя Под шум воды Идти и не сгореть в аду Огнем крыла Искрой беды Прикоснование к слезам Дрожать струной Идти на свет Не верить призрачным богам Есть только лед А пламя нет...
Жизнь имеет свойство меняться. Я ухожу. Пора расставаться. А что останется потом, Непонимание, На сердце боль, В душе терзания, И оправдания… Время будет старые раны лечить Я, окутавшись в седой дым Постараюсь обиду забыть, Но что останется потом, Воспоминания, Холодная постель, Пустой мой дом И ожидания…
Поэтический Конкурс "Золотой Пегас" приглашает принять участие в Четвертом конкурсе «Парралельный мир». На конкурс принимаются произведения, опубликованные на Lit Studio. Тема стихотворения произвольная.
Обними меня. Прямо сейчас. На полуслове и полуодетым, в коридоре тянущего время. Чтобы выйти с плакатом в глазах: "Я был обнят!" на улицу, Чтобы дождь не хлестал, а - губами мне по лицу, Чтобы снова шестнадцать, будто ты - моя первая, Чтобы было зачем улыбаться несмело так. Обними меня. Тёплого. Тёплая... И друзья мне шепнут: - А вы всё-таки клёвые.