четверг, 29 июля 2010
Это, верно, не лучший мир, но и я посчастливей многих: у меня нет стрелы. Есть желание стать стрелой.
Здравствуй, мой любимый персонаж… Вспомнила, что имя тебе не выдумала, поднимаясь на седьмой этаж, только то, чему я сама завидовала. Хочешь административный раж или что повыше? А хочешь, будь честнее: стань врачом, пусть чиркнет карандаш метку об оконченном высшем, ведь смелее не придумать, а уж мне теперь… Ты у нас герой и борец за жизнь, ну не я же, вышел вот и лучше, и добрей, чем планировалось… меня вот живее даже.
от одного греха подальше, к другому поближе
Это мелодия смерти последнего лета.
Глупо мечтать о любви в предзакатном огне.
Ты через год и не вспомнишь уже обо мне,
Я буду лаской в объятьях другого согрета.
Это мелодия смерти последнего лета.
Разве не хватит друг друга обманывать нам?
Мы ведь по-разному даже увидим закат,
Вылитый небом на море из солнечных врат.
И пусть усмешка струится по алым устам –
Милый, не хватит друг друга обманывать нам?
Ты ведь когда-то казался моим двойником.
Наши сердца в унисон отсчитали столетья,
Слово «разлука» стегало сознанье, как плетью,
Мир был – для нас, и нам так хорошо было в нём,
Ведь ты когда-то казался моим двойником!
Это мелодию смерти последнего лета
Ветер напел в витражах полумёртвых церквей,
Мы так хотели с тобою не думать о ней,
Слушая музыку звёзд и не зная, что это –
Та же мелодия смерти последнего лета.(с)
24.10.02
Глупо мечтать о любви в предзакатном огне.
Ты через год и не вспомнишь уже обо мне,
Я буду лаской в объятьях другого согрета.
Это мелодия смерти последнего лета.
Разве не хватит друг друга обманывать нам?
Мы ведь по-разному даже увидим закат,
Вылитый небом на море из солнечных врат.
И пусть усмешка струится по алым устам –
Милый, не хватит друг друга обманывать нам?
Ты ведь когда-то казался моим двойником.
Наши сердца в унисон отсчитали столетья,
Слово «разлука» стегало сознанье, как плетью,
Мир был – для нас, и нам так хорошо было в нём,
Ведь ты когда-то казался моим двойником!
Это мелодию смерти последнего лета
Ветер напел в витражах полумёртвых церквей,
Мы так хотели с тобою не думать о ней,
Слушая музыку звёзд и не зная, что это –
Та же мелодия смерти последнего лета.(с)
24.10.02
взрывать глазами города
я не знаю, как долго мы сможем любить -
может быть год, может быть два, может неделю,
не знаю как долго, на сколько, с какой амплитудой
мы будем запоминать друг другу
до последнего сантиметра кожи, до последнего вздоха,
не знаю даты когда мы забудем
улыбки, прикосновения и прочее нежное,
не знаю судьба это или прохожий случай,
не знаю не знаю не знаю.
не знаю страну где встретимся,
я без понятия, что делать сейчас, что не делать,
не знаю язык, на котором писать тебе,
ты, наверное, тоже всего этого не знаешь
но если я ошибаюсь, то почему же
мы до сих пор
не знаем друг друга
29 July 2010
может быть год, может быть два, может неделю,
не знаю как долго, на сколько, с какой амплитудой
мы будем запоминать друг другу
до последнего сантиметра кожи, до последнего вздоха,
не знаю даты когда мы забудем
улыбки, прикосновения и прочее нежное,
не знаю судьба это или прохожий случай,
не знаю не знаю не знаю.
не знаю страну где встретимся,
я без понятия, что делать сейчас, что не делать,
не знаю язык, на котором писать тебе,
ты, наверное, тоже всего этого не знаешь
но если я ошибаюсь, то почему же
мы до сих пор
не знаем друг друга
29 July 2010
No Self, No Problem
опустошение - это не то, что приходит после
полуночных истерик, не то, что тебе остается
после липких объятий и сорванного дыханья.
пустота приходит на место пустых попыток
пережить, изменить в себе то, что кому-то не нужно,
раскроить и обрезать и заново сшить душу, -
замещает собой вырванные лоскутки, и -
гляди, всё вокруг затянуло подкладочной тканью.
полуночных истерик, не то, что тебе остается
после липких объятий и сорванного дыханья.
пустота приходит на место пустых попыток
пережить, изменить в себе то, что кому-то не нужно,
раскроить и обрезать и заново сшить душу, -
замещает собой вырванные лоскутки, и -
гляди, всё вокруг затянуло подкладочной тканью.
I love humans. Always seeing patterns in things that aren't there. ©
В одной маленькой бусинке помещается слово "люблю".
В одном маленьком слове - десятки сплетений и нитей.
Ты боишься рассвета, но я вместе с солнцем приду
И останусь в тебе крошкой мрамора и хризолита.
Через губы вливаются жизни, через уши - туман.
Взгляду веришь, что врет, ну а сердцу, конечно, не веришь.
Ну, а что - если боль - это только умелый обман,
За которым - любовь?
- Моя милая девочка, ты ведь только болезненно бредишь.
Я сказала, что - в лес. Я сказала - к рассвету и счастью.
Под сомненье поставлены сны. Я поставлю и явь.
Веер снова в руке - и как в танце порхает запястье.
Сердце снова на месте. Под сомнение - душу? Избавь.
Полосами дороги исчерчены душные ночи.
Утекают минуты, поймавшись в железный капкан.
Ты пойди мне навстречу - я узнаю тебя среди прочих.
Ты - песок, ты - вода, ты - живущий в крови ураган.
Только шепчет тихонько на ушко: "Не стоит пытаться.
Это прошлое, милая, это - в даль убежавший поток".
Если так - я хотела бы в прошлом еще ненадолго хотя бы остаться,
Чтобы сделать последний целительной влаги глоток.
В одной маленькой бусинке спрятано целое солнце.
В одном маленьком солнце с кислым привкусом - горькая медь.
Я не буду пытаться: надежды осталось на донце.
Если ты не случишься - то ей суждено умереть.
В тонких пальцах запутались струны, в молчании - плачи.
Гулким эхом разносится дым и набат с корабля.
Вкус черники и меда - это что-то, конечно же, значит.
И - до боли - спасибо. За то, что любила тебя.
В одном маленьком слове - десятки сплетений и нитей.
Ты боишься рассвета, но я вместе с солнцем приду
И останусь в тебе крошкой мрамора и хризолита.
Через губы вливаются жизни, через уши - туман.
Взгляду веришь, что врет, ну а сердцу, конечно, не веришь.
Ну, а что - если боль - это только умелый обман,
За которым - любовь?
- Моя милая девочка, ты ведь только болезненно бредишь.
Я сказала, что - в лес. Я сказала - к рассвету и счастью.
Под сомненье поставлены сны. Я поставлю и явь.
Веер снова в руке - и как в танце порхает запястье.
Сердце снова на месте. Под сомнение - душу? Избавь.
Полосами дороги исчерчены душные ночи.
Утекают минуты, поймавшись в железный капкан.
Ты пойди мне навстречу - я узнаю тебя среди прочих.
Ты - песок, ты - вода, ты - живущий в крови ураган.
Только шепчет тихонько на ушко: "Не стоит пытаться.
Это прошлое, милая, это - в даль убежавший поток".
Если так - я хотела бы в прошлом еще ненадолго хотя бы остаться,
Чтобы сделать последний целительной влаги глоток.
В одной маленькой бусинке спрятано целое солнце.
В одном маленьком солнце с кислым привкусом - горькая медь.
Я не буду пытаться: надежды осталось на донце.
Если ты не случишься - то ей суждено умереть.
В тонких пальцах запутались струны, в молчании - плачи.
Гулким эхом разносится дым и набат с корабля.
Вкус черники и меда - это что-то, конечно же, значит.
И - до боли - спасибо. За то, что любила тебя.
...Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной, и не играть словами...
Застывший зной пустоты
И цокот копыт механизма часов.
Струйками талой воды
Сбегают цепочки беспомощных слов.
Мне одиноко до слез.
Пусть это слабость – тогда буду слабой.
С собой нас двоих увез
И даже меня мне не смог оставить.
И цокот копыт механизма часов.
Струйками талой воды
Сбегают цепочки беспомощных слов.
Мне одиноко до слез.
Пусть это слабость – тогда буду слабой.
С собой нас двоих увез
И даже меня мне не смог оставить.
...Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной, и не играть словами...
Как хотелось бы мне на край Света сбежать...
Но свободных краев не осталось у Света.
Я пытаюсь тебе о Прекрасном сказать,
Но в затасканных фразах теряется это
Больно видеть, как птица-речь бьется в стекло,
Силясь, крылья изранив, добраться до сердца.
Дождь в ответ барабанит, как будто назло,
Полируя стекло искажающим блеском.
Как хотелось бы мне на край Света сбежать...
Но нет смысла идти без тебя на край Света.
Ты там, где-то, куда невозможно попасть,
Куда нет поездов. Нет путевок, билетов...
Но свободных краев не осталось у Света.
Я пытаюсь тебе о Прекрасном сказать,
Но в затасканных фразах теряется это
Больно видеть, как птица-речь бьется в стекло,
Силясь, крылья изранив, добраться до сердца.
Дождь в ответ барабанит, как будто назло,
Полируя стекло искажающим блеском.
Как хотелось бы мне на край Света сбежать...
Но нет смысла идти без тебя на край Света.
Ты там, где-то, куда невозможно попасть,
Куда нет поездов. Нет путевок, билетов...
среда, 28 июля 2010
...Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной, и не играть словами...
Один и тот же сон мне повторяться стал:
Мне снится, будто я кого-то потерял,
И в память о былом сталь сдавливает грудь
В мелькании минут, что, вечность растянув,
Остались позади и, забежав вперед,
Как звезды, в темноте стреляют в небосвод.
И миллионы дыр - от выстрелов следы -
Мерцают кровью слез, что тоже видишь Ты
С того конца Земли, не знающей конца,
Ты смотришь иногда в другие небеса.
Но так же в унисон сквозь боль звучат сердца,
И в отраженье звезд блестят твои глаза...
Мне снится, будто я кого-то потерял,
И в память о былом сталь сдавливает грудь
В мелькании минут, что, вечность растянув,
Остались позади и, забежав вперед,
Как звезды, в темноте стреляют в небосвод.
И миллионы дыр - от выстрелов следы -
Мерцают кровью слез, что тоже видишь Ты
С того конца Земли, не знающей конца,
Ты смотришь иногда в другие небеса.
Но так же в унисон сквозь боль звучат сердца,
И в отраженье звезд блестят твои глаза...
Я постоянно живу в страхе, что меня поймут правильно
а время скользит как пена для чистки оконных рам,
пишу о тебе, что б как то его для себя поймать,
а где-то растут деревья, что будут гробами нам,
хотел бы я быть музыкантом, но им никогда не стать.
а время летит как птица, что с клина сошла в пике,
я знаю, ты в жизнь не веришь, и даже не веришь в смерть,
губу, раскусив до крови, повис на твоем крючке,
хотел бы я быть самолетом, что б в выси чужие взлететь.
а время ползет как сканер, что делает новый скан,
а в воздухе запах торфа, им пахнут твои мечты,
и где-то растут деревья, что будут гробами нам,
и где-то сжигают фильмы о нашей с тобой любви.
пишу о тебе, что б как то его для себя поймать,
а где-то растут деревья, что будут гробами нам,
хотел бы я быть музыкантом, но им никогда не стать.
а время летит как птица, что с клина сошла в пике,
я знаю, ты в жизнь не веришь, и даже не веришь в смерть,
губу, раскусив до крови, повис на твоем крючке,
хотел бы я быть самолетом, что б в выси чужие взлететь.
а время ползет как сканер, что делает новый скан,
а в воздухе запах торфа, им пахнут твои мечты,
и где-то растут деревья, что будут гробами нам,
и где-то сжигают фильмы о нашей с тобой любви.
"Поэзии чудесный гений, Певец таинственных видений"
Ты знаешь, ведь странно и страшно,
Наверное, лестницу в небо
До старого замка достроить,
До замка в седых облаках.
Ты был электронно-бумажным,
Усталым и пепельно-серым,
Бесцветным былинным героем,
И тихо томился в веках.
Ты видишь, я шел к тебе ровно
Три года - христовой дорогой,
Я сделал с собой слишком много,
Чтоб выдержать только твой взгляд.
Так странно и просто - перроны,
Билеты, мосты и пороги.
Семь лет о железные ноги!
И время не встанет назад.
Мне - страшно. Из плоти и крови,
С кудрями под шелковой шляпой,
С глазами безумного лета
Ты будешь встречать меня. Ты.
Ты сном моим был. И любовью.
На север, восток, юг и запад -
Рулетка! - назад нет билета.
Какие ты любишь цветы?
Наверное, лестницу в небо
До старого замка достроить,
До замка в седых облаках.
Ты был электронно-бумажным,
Усталым и пепельно-серым,
Бесцветным былинным героем,
И тихо томился в веках.
Ты видишь, я шел к тебе ровно
Три года - христовой дорогой,
Я сделал с собой слишком много,
Чтоб выдержать только твой взгляд.
Так странно и просто - перроны,
Билеты, мосты и пороги.
Семь лет о железные ноги!
И время не встанет назад.
Мне - страшно. Из плоти и крови,
С кудрями под шелковой шляпой,
С глазами безумного лета
Ты будешь встречать меня. Ты.
Ты сном моим был. И любовью.
На север, восток, юг и запад -
Рулетка! - назад нет билета.
Какие ты любишь цветы?
- Вылечилась? - Да. - Отчего лечилась-то так долго? - От людей...
К черту ласки! Давай мы друг друга порвем на куски -
Я хочу надышаться тобой, словно ядом, до боли,
Мы ведь больше не будем с тобою настолько близки,
Мы с тобой отыграли свои предпоследние роли.
Ни к чему разговоры. Давай друг на друга рычать,
Будем драться друг с другом, как будто мы дикие звери.
Больше времени нет, мы не можем, как прежде, молчать,
Мы не можем опять разбивать позабытые двери.
К черту маски! Сегодня я буду твоим до конца,
Над обидой и ложью я буду сегодня смеяться,
И тебя от фальшивого скоро избавлю лица -
Больше времени нет, мы не можем теперь претворяться.
К черту мир! Я опять захотел поиграться в войну.
Мы так долго терпели друг друга, что снова остыли,
Мы забыли, что тысячи лет просидели в плену;
Мы забыли, что мы умираем. Мы просто забыли!
К черту ночь! Я хочу, чтобы вечером всюду был свет,
Я хочу, как тогда, лишь немое дыхание слушать.
Убегаешь? Зачем? Ты же знаешь, что выбора нет,
Ты ведь помнишь - вчера мы продали бессмертные души.
Я хочу надышаться тобой, словно ядом, до боли,
Мы ведь больше не будем с тобою настолько близки,
Мы с тобой отыграли свои предпоследние роли.
Ни к чему разговоры. Давай друг на друга рычать,
Будем драться друг с другом, как будто мы дикие звери.
Больше времени нет, мы не можем, как прежде, молчать,
Мы не можем опять разбивать позабытые двери.
К черту маски! Сегодня я буду твоим до конца,
Над обидой и ложью я буду сегодня смеяться,
И тебя от фальшивого скоро избавлю лица -
Больше времени нет, мы не можем теперь претворяться.
К черту мир! Я опять захотел поиграться в войну.
Мы так долго терпели друг друга, что снова остыли,
Мы забыли, что тысячи лет просидели в плену;
Мы забыли, что мы умираем. Мы просто забыли!
К черту ночь! Я хочу, чтобы вечером всюду был свет,
Я хочу, как тогда, лишь немое дыхание слушать.
Убегаешь? Зачем? Ты же знаешь, что выбора нет,
Ты ведь помнишь - вчера мы продали бессмертные души.
...Гады мы? Конечно, гады! Для чего нам это надо? А ни для чего! // Вольный слушатель факультета ненужных вещей
Миф о Сизифе
… И пока звезды падали с темных небес,
Я смеялся и пел – мол, все будет!
Не затем же Спаситель взбирался на крест,
Чтоб мы снова забыли о чуде.
И пока все вокруг проклинали тоску,
Курс валюты, раздел территорий,
Я ходил по их жалобам, как по песку,
Намывая крупинки историй.
Я не знал, кто из них был великий злодей,
А кто – жертва большого обмана,
Я сейчас, как и раньше, в них вижу людей,
Не лечивших душевные раны.
Можно взять на удачу одну из подков,
А Пегас мне уж больше не нужен…
Этот мир, как и мы – не хорош, не суров,
Просто он к нам совсем равнодушен.
Моей песенки старой простецкий мотив
Я когда-то подслушал у Моря…
Люди думают – глуп я и слишком смешлив,
И, должно быть, не видывал горя.
Я не спорю – что горе тому, кто себя
Вплел в дорожный узор бесконечный?
Но смотрелся я в небо, созвездья любя,
А оно… вдруг упало на плечи.
Это просто безумье, смешно самому –
Мне казаться Мессией нелепо.
Но ведь правда же… если не мне, то кому
Вновь и вновь поднимать это небо?
… И пока звезды падали с темных небес,
Я смеялся и пел – мол, все будет!
Не затем же Спаситель взбирался на крест,
Чтоб мы снова забыли о чуде.
И пока все вокруг проклинали тоску,
Курс валюты, раздел территорий,
Я ходил по их жалобам, как по песку,
Намывая крупинки историй.
Я не знал, кто из них был великий злодей,
А кто – жертва большого обмана,
Я сейчас, как и раньше, в них вижу людей,
Не лечивших душевные раны.
Можно взять на удачу одну из подков,
А Пегас мне уж больше не нужен…
Этот мир, как и мы – не хорош, не суров,
Просто он к нам совсем равнодушен.
Моей песенки старой простецкий мотив
Я когда-то подслушал у Моря…
Люди думают – глуп я и слишком смешлив,
И, должно быть, не видывал горя.
Я не спорю – что горе тому, кто себя
Вплел в дорожный узор бесконечный?
Но смотрелся я в небо, созвездья любя,
А оно… вдруг упало на плечи.
Это просто безумье, смешно самому –
Мне казаться Мессией нелепо.
Но ведь правда же… если не мне, то кому
Вновь и вновь поднимать это небо?
вторник, 27 июля 2010
Я постоянно живу в страхе, что меня поймут правильно
мне не охота знать, что же случится ТАМ – может, я верю в Бога, может быть, но… не сейчас,
ветер раскинет буквы все по своим местам, я прошепчу молитву, может в последний раз,
медленно тает время, словно осколки льда, я разучился верить, в то, что давно привык,
и на листе не смело выведу «никогда», буквы, как нож у горла, выстроятся впритык.
сердце как камень, может, можно проткнуть иглой, я не почувствую боли, и не сожму кулак,
слепо, сбивая ноги, я побреду за тобой, а кто-то мне крикнет в спину – «Джек, ты такой дурак!»,
знаешь, не буду спорить, это наверно, правда, я разучился верить, значит, пора умирать,
саван небесный станет – вечным моим нарядом, выкину со стихами высохшую тетрадь.
мне не охота знать, что же случится ТАМ – может, я верю в Бога, может, забыл ключи,
но я надеюсь, время все разберет по местам, я не ищу для жизни вымышленных причин,
знаешь, ты портишь планы и разрушаешь веру, стираешь свои аргументы, как только я верю в них,
а я как и раньше рьяно вгрызаюсь в чужую стену, а я как и раньше рьяно желаю закончить стих.
мне не охота верить в вымышленного Бога, но я все стираю губы, в кровь, что б прочесть молитву,
камни, ухабы, дыры – жизни моей дорога, но ко всему привыкают, значит, и я привыкну.
мне не хватает правды, что послужит опорой, я упаду на колени, сильно измяв палас,
знаешь, хочу, что б было – нас на Земле лишь двое, может, я верю в Бога... верю в последний раз…
ветер раскинет буквы все по своим местам, я прошепчу молитву, может в последний раз,
медленно тает время, словно осколки льда, я разучился верить, в то, что давно привык,
и на листе не смело выведу «никогда», буквы, как нож у горла, выстроятся впритык.
сердце как камень, может, можно проткнуть иглой, я не почувствую боли, и не сожму кулак,
слепо, сбивая ноги, я побреду за тобой, а кто-то мне крикнет в спину – «Джек, ты такой дурак!»,
знаешь, не буду спорить, это наверно, правда, я разучился верить, значит, пора умирать,
саван небесный станет – вечным моим нарядом, выкину со стихами высохшую тетрадь.
мне не охота знать, что же случится ТАМ – может, я верю в Бога, может, забыл ключи,
но я надеюсь, время все разберет по местам, я не ищу для жизни вымышленных причин,
знаешь, ты портишь планы и разрушаешь веру, стираешь свои аргументы, как только я верю в них,
а я как и раньше рьяно вгрызаюсь в чужую стену, а я как и раньше рьяно желаю закончить стих.
мне не охота верить в вымышленного Бога, но я все стираю губы, в кровь, что б прочесть молитву,
камни, ухабы, дыры – жизни моей дорога, но ко всему привыкают, значит, и я привыкну.
мне не хватает правды, что послужит опорой, я упаду на колени, сильно измяв палас,
знаешь, хочу, что б было – нас на Земле лишь двое, может, я верю в Бога... верю в последний раз…
Бровь не поднималась."Перекачал", - подумал Снейп.
Не ведая о том, я причиняю боль...
И зло творю, прозвав "добром"...
И обещанья - ноль...
Я сам себе почти чужой,
Но жаловаться смысла нет.
Стервятники над головой
Кружат, я - их теперь обед...
И зло творю, прозвав "добром"...
И обещанья - ноль...
Я сам себе почти чужой,
Но жаловаться смысла нет.
Стервятники над головой
Кружат, я - их теперь обед...
понедельник, 26 июля 2010
No Self, No Problem
Счастье мое, ты убиваешь меня снова и снова, дыханьем в затылок, неосторожными жестами и словами, я при тебе всего лишь тенью, памятью другого, связующей ниткой, скрепившей плоть небрежными швами, я при тебе, постоянно, незримо, невыносимо, последний шанс быть услышанным и понятым и прощённым, на то, чтоб уйти, на то, чтоб забыть, мне точно не хватит силы, мы в этом похожи с тобой, счастье, как двое заключенных, и я не вижу пути наружу, и ты опускаешь руки, пускай меня кто-то чужой заменит – надолго ли? а, пустое… ты просто не хочешь искать, боишься из замкнутого круга прорваться в свободу шагов и связей, я в этом тебя стою… и молча терплю, и ты терпишь вечное и простое отсутствие слова «люблю».
Или ты смеешься над жизнью, или жизнь смеется над тобой.
Ты когда-нибудь видел старые вещи, что стоят веками?
Стоит дотронутся пальцем, - и они рассыпаются в прах,
В холодный серый пепел. Вот и мне вчера сказали,
Что мой мир дотлел в расширенных страхом зрачках.
Мне бы теперь уйти, растворится в мирской суете,
Заполнять пустоту новым смыслом, иными людьми,
Только счастье застряло в солнечном янтаре,
И оправлено в стылость пустых причин.
Я сижу, прислонившись к стене, и пытаюсь остаться в себе,
Просто не сходить с ума, не биться о стены,
Ни кричать. И, стиснув зубы, жму на пробел,
Заполняя молчанием немой разговор и дурацкие сцены.
Бреду на кухню, дроблю ножом на доске кофейные зерна,
Вот только кофе, пусть и горячим, пустоту не согреть.
А с утра всё по-новой: суета, электричка, работа...
И давно бы пора успокоиться и присмиреть...
Холодный металл неестественно бледной кожи,
Дурацкая мысль: на алебастре смотрелся бы алый...
Боль маскирую под боль. И улыбаюсь. Так невозможно,
Но надо. Безмолвно и просто надо...
Жизнь состоит из чужих смертей и личного ада.
Возьми меня, что ли, за шкирку, встряхни в излюбленном стиле,
Надавай мне словесных пощечин: "Ну что ты раскис? Зараза,
Наплюй на ты на всех кто участвует в этом тупом водевиле.
Ну, пусть не тупом, но всё же - не стоит".
Пусть с плеч и волос осыпется горечи пепел.
На грудь что-то давит, оставшись - молчит
Отголосками старых измученных песен.
А рядом кто-то всё так же красиво горит...
Стоит дотронутся пальцем, - и они рассыпаются в прах,
В холодный серый пепел. Вот и мне вчера сказали,
Что мой мир дотлел в расширенных страхом зрачках.
Мне бы теперь уйти, растворится в мирской суете,
Заполнять пустоту новым смыслом, иными людьми,
Только счастье застряло в солнечном янтаре,
И оправлено в стылость пустых причин.
Я сижу, прислонившись к стене, и пытаюсь остаться в себе,
Просто не сходить с ума, не биться о стены,
Ни кричать. И, стиснув зубы, жму на пробел,
Заполняя молчанием немой разговор и дурацкие сцены.
Бреду на кухню, дроблю ножом на доске кофейные зерна,
Вот только кофе, пусть и горячим, пустоту не согреть.
А с утра всё по-новой: суета, электричка, работа...
И давно бы пора успокоиться и присмиреть...
Холодный металл неестественно бледной кожи,
Дурацкая мысль: на алебастре смотрелся бы алый...
Боль маскирую под боль. И улыбаюсь. Так невозможно,
Но надо. Безмолвно и просто надо...
Жизнь состоит из чужих смертей и личного ада.
Возьми меня, что ли, за шкирку, встряхни в излюбленном стиле,
Надавай мне словесных пощечин: "Ну что ты раскис? Зараза,
Наплюй на ты на всех кто участвует в этом тупом водевиле.
Ну, пусть не тупом, но всё же - не стоит".
Пусть с плеч и волос осыпется горечи пепел.
На грудь что-то давит, оставшись - молчит
Отголосками старых измученных песен.
А рядом кто-то всё так же красиво горит...
Или ты смеешься над жизнью, или жизнь смеется над тобой.
Шумное утро, забиты вокзалы.
Моя электричка в 7:48.
Я выхожу из прокуренной залы
В продрогшую мятую осень.
Ветер гоняет листья по шпалам,
Тучи грохочут и воздух разряжен.
Я уезжаю в город за малым:
За одиночеством красочных спален.
На часах отбивает ровно 7:40,
Восемь минут - остановка в пути.
Захлебнувшись любовью тех, кто был дорог,
Отставлю без сожаления всех позади.
В тамбуре давка, немытые окна,
Проводник сонно щурит глаза.
Рассвета не будет, фонари догорают в стеклах.
Бросить сумку на полку и засыпать.
Тонет время в размазанных елках,
Провода тянут жизнь между станций.
На душе как-то липко и плохо,
Я вне зоны размытых простраций.
На конечной станции та же осень,
Те же рельсы, пути, поезда.
А на небе лиловая проседь
Дожигает останки моста.
Моя электричка в 7:48.
Я выхожу из прокуренной залы
В продрогшую мятую осень.
Ветер гоняет листья по шпалам,
Тучи грохочут и воздух разряжен.
Я уезжаю в город за малым:
За одиночеством красочных спален.
На часах отбивает ровно 7:40,
Восемь минут - остановка в пути.
Захлебнувшись любовью тех, кто был дорог,
Отставлю без сожаления всех позади.
В тамбуре давка, немытые окна,
Проводник сонно щурит глаза.
Рассвета не будет, фонари догорают в стеклах.
Бросить сумку на полку и засыпать.
Тонет время в размазанных елках,
Провода тянут жизнь между станций.
На душе как-то липко и плохо,
Я вне зоны размытых простраций.
На конечной станции та же осень,
Те же рельсы, пути, поезда.
А на небе лиловая проседь
Дожигает останки моста.
птичий человек.
мысли девочки, не желающей взрослеть
Мама смеется в трубку: мол, я уже большая.
Лето - смешной слонёнок и шевелит ушами.
В городе из асфальта , серой застывшей суши
Мама не понимает
как сильно мне море нужно.
Внутри саднит что-то очень; лежу, изучаю стенку.
Саднит, как когда я упала с качелей и на коленку,
Только царапает в сердце, цело всё то, что снаружи.
Даже море не знает, то как оно мне нужно.
Дни протекают мимо, словно неинтереснейшее кино.
Лето за стёклами плавит,
и тает, как эскимо.
Мама смеется в трубку: мол, я уже большая.
Лето - смешной слонёнок и шевелит ушами.
В городе из асфальта , серой застывшей суши
Мама не понимает
как сильно мне море нужно.
Внутри саднит что-то очень; лежу, изучаю стенку.
Саднит, как когда я упала с качелей и на коленку,
Только царапает в сердце, цело всё то, что снаружи.
Даже море не знает, то как оно мне нужно.
Дни протекают мимо, словно неинтереснейшее кино.
Лето за стёклами плавит,
и тает, как эскимо.
Цель творчества - выплюнуть . Чтобы внутри не сидело .
Тебе бы представить , как я тебе не верю -
Только хоть однажды вообразить .
Это чувство неверия не знает меры ,
А значит не может ее изжить .
Оно как все самое - самое в мире -
Я изучала зоологию и прочие науки .
Когда я по субботам стреляю в тире ,
Мое неверие твоим словам - в звуке .
В том , с которым срываются жирафы
С пластиковых пьедесталов картонных полей .
Ты знаешь , мне это все уже по . . по этапу ,
Разоври меня хоть на тысячу частей .
Лишь бы не быть стоп - краном там , где твои двери ,
Я согласна даже жить тем , что не умрет .
Просто однажды я не сделаю вид , что верю ,
Где - то через три дня после того , как наступит новый год .
29 ноября , 2009Только хоть однажды вообразить .
Это чувство неверия не знает меры ,
А значит не может ее изжить .
Оно как все самое - самое в мире -
Я изучала зоологию и прочие науки .
Когда я по субботам стреляю в тире ,
Мое неверие твоим словам - в звуке .
В том , с которым срываются жирафы
С пластиковых пьедесталов картонных полей .
Ты знаешь , мне это все уже по . . по этапу ,
Разоври меня хоть на тысячу частей .
Лишь бы не быть стоп - краном там , где твои двери ,
Я согласна даже жить тем , что не умрет .
Просто однажды я не сделаю вид , что верю ,
Где - то через три дня после того , как наступит новый год .
- Вылечилась? - Да. - Отчего лечилась-то так долго? - От людей...
Люди-тени уходят в ночь,
Бесконечность пути кляня...
И так хочется всем помочь...
И вак важно сберечь себя...
И над пропастью у моста,
Словно волки, они глядят...
И не хочется их спасать...
И так важно сберечь себя...
Они знают - последний шаг
Можно выпросить у менял...
Я до боли кричу в ушах:
Мне так важно сберечь себя!
Каждый ждет свой земной погост,
Молча страхи в себе храня...
Я держусь за разбитый мост -
Мне так важно сберечь себя.
А они на меня из тьмы
Тянут руки и брызжут яд...
Мне не хочется вновь тюрьмы -
Мне так важно сберечь себя.
Не избавить их от оков,
Не избавиться от меня,
Вы поймите, в конце концов,
Мне лишь важно сберечь себя.
Бесконечность пути кляня...
И так хочется всем помочь...
И вак важно сберечь себя...
И над пропастью у моста,
Словно волки, они глядят...
И не хочется их спасать...
И так важно сберечь себя...
Они знают - последний шаг
Можно выпросить у менял...
Я до боли кричу в ушах:
Мне так важно сберечь себя!
Каждый ждет свой земной погост,
Молча страхи в себе храня...
Я держусь за разбитый мост -
Мне так важно сберечь себя.
А они на меня из тьмы
Тянут руки и брызжут яд...
Мне не хочется вновь тюрьмы -
Мне так важно сберечь себя.
Не избавить их от оков,
Не избавиться от меня,
Вы поймите, в конце концов,
Мне лишь важно сберечь себя.