Здесь ноябрь, позёмка метёт перроны, повелители тьмы захватили власть.
Небо давит на голову мерно, ровно, всем, кто мог помешать бы ему упасть.
Запираясь в укрытии от напасти, я опять погрузиться пытаюсь в сон.
Тучи рвутся на тысячу мелких свастик, и, кружась, опускаются на бетон.
Уцелевшие листья топорщат грани - чуть попробуй приблизиться, насажу,-
И в просвете вверху, как в открытой ране, телевышка застряла под стать ножу.
Те, кто выполз наружу, идут сквозь ветер, прикрывая залепленные глаза -
В светло-рыжем, мерцающе-тусклом свете - что туда, в восемь-тридцать, что в шесть - назад.
Но недавно совсем было всё иначе - и жара, и гроза, и шумящий лес,
Пряный август тогда был лишь только начат, я - по сути мгновенье назад воскрес.
И в болотного цвета глазах, в закате, в облаках потерялась моя душа,
А потом, возвращаясь, рвалась некстати в свою очередь всех подряд воскрешать.
Только зелья хмельные земля впитала, и огонь, что в ладонях, уже иссяк,
На закатном холсте чем-то ярко-алым повелители тьмы начертили знак.
Крошит зубы о створки ворот их свита, их бессильные слёзы стекло кропят.
Нити времени коконом плотным свиты, я дремлю, и так будет века подряд.