Это я. Я выхожу на улицу. Мне где-то четыре
Или, может быть, пять. Я играю в салочки потому
Что мне есть, во что поиграть.
Я отбиваю мячик, звоню в колокольчик, кричу: ухожу, ухожу!
Я ушла. Но тогда почему никого не осталось в моем плену?
Убежали... А я опять не смогла догнать.

Мне семь или восемь. У меня на носу очки.
Мир серьезен и немного несносен,
Он умеет заработать на всем очки –
В классе я поливаю цветы, протираю листочки тряпкой.
Я не люблю их крепко.
Я не люблю вообще никого, мне пусто и совсем немножечко зябко.
Читаю наизусть сказку: старик и репка,
И думаю, что все это – осень.

Мне скоро тринадцать. В моей жизни – дожди и сосны.
Я почти не умею смеяться, но немного умею таскать за косы,
У меня длинные волосы и мрачный недобрый взгляд.
Я собираю вырезки из газет и точно знаю, кто во всем виноват.
И пускай никто еще не ушел, но кто-нибудь непременно будет похищен.
И мне нравится думать, что я – не жертва, а тоже немножко хищник.
Я учусь смотреть не только вперед и читаю сны невпопад.

Мне шестнадцать минуло пару вёсен
Назад.
Я бегу по миру, а мир так просится
В Ад,
Ты хватаешь взглядом за горло. Ты бьешь
В лицо –
Я с тех пор несомненно в праве судить, и я не ношу
Кольцо.
От тебя…

Где-то двадцать с хвостом, наверное, двадцать два.
Мы давно уже в ссоре с собой: в зеркалах узнаю едва.
Мне пишут странные люди, мне лезут руками в душу.
Я смотрю на них, понимая, что больше никто не нужен.
Только ты… ты… ты…

Я совсем не знаю, сколько осталось лет и сколько уже прошло.
Я умею смеяться, и, когда я смеюсь, всем вокруг становится хорошо.
Я знаю точно: все будет так, как я того захочу.
Я не верю в людей, в себя, в чудеса, я не жмусь к твоему плечу.
Я как горы, как яйца, как буря, как Клод Ван Дамм.
Я себя теперь никому никогда ни за что уже не отдам,
Ведь то, что было когда-то мной, поместится и в горсти.
Потому, что я уже
Никогда
Не смогу
Никого
Простить.