По городам идет туман на мягких лапах,
Он молча прячет в свой карман твой терпкий запах.
Он возвращается домой, он ставит посох,
А ты останешься немой в своих вопросах.
Молчи, укутываясь в шаль, лечи простуду.
Поверь, мне тоже очень жаль, что смертно чудо.
Представь: я тоже буду нем и в лихорадке.
А лето жарит лишь затем, чтоб сохли грядки…
Но я приду к тебе в очках и с макинтошем,
Я выну чудо из сачка и в окна брошу.
Оно забьется в твой мирок, растреплет крылья.
О, как же был я одинок в твоем бессилье!..
Как был простужен, безголос, как ждал под дверью…
А ты сопела в мокрый нос в попытке верить.
Я был смешон, и ты смешна до слез, до дрожи.
Тот мир мы выпили до дна, а здесь, в прихожей
Пылится старый макинтош, мерцают грани.
Ну что, поверишь, позовешь меня в тумане?
Но дверь закрыта, голос нем. Снимаю шляпу.
Все было сказано затем, что мерзнут лапы.
Малина тает на губах, не лечит – судит.
Пыль разъедает все слова в твоей простуде.