Говорю себе: "Не пиши про своих утопленников, пусть лежат себе недвижно на темном дне. Не к стихам такие вещи", - с умешкой, колко ли, да звучит неубедительно в тишине. Потому что если мысли меж строчек заперты - им вовек не вырваться в жизни живых людей. Умоляю сама себя, как старик на паперти: "Оставляй покойников тихо лежать на дне, не пиши, как злыми пальцами - кость изглодана - вдруг купальщиков хватают за пятки, и не пиши, как они ночами плывут за лодками, наблюдают из мокрых зарослей за детьми. Все же пишут - любовь и боль, всё легко, возвышенно, если ночь приходит - как же прекрасна ночь!"
Только как писать любовь, когда ночью - выжить бы, или (если сможешь) выжить друзьям помочь.
Говорю: "Забудь, ты уже неприлично взрослая, чтобы тьмы страшиться, шорох ловить во сне". За окном печальный луг истекает росами, я же - снова на любимом сижу коне. Как забыть, если окна на ночь жарой распахнуты, не писать - если руку сводит в привычный жест? Только жизнь людей, поверь мне, всего лишь шахматы.
Злейший враг тебя не выдаст, вампир не съест.
Это слишком просто, все лежит на поверхности, в бесконечном споре не выиграть этот спор. Люди любят собак из-за мокрых носов и верности, потому что собаки слышат, как дышит вор. У собак глаза желты, у них брови рыжие - первый пес в роду был помощником против зла. Эту жажду дружбы до дна испить или выжечь бы - эта жажда несносная слишком уж тяжела. Говорю: "Не пиши, на ветру черновик развеивай, не давай пробиться мраку в твои стихи"...
Ночь стекает в капли, лужи свернулись змеями. На их гладкой коже словами лежат штрихи.
(с) ...Хрусталь...