знаешь,
а я растекаюсь, как по блюдцу горячее молоко,
когда случайно касаюсь твоей руки.
дым поднимается выше порванных облаков,
перекрывает почти всё небо, зажигает в сумерках огоньки,
и где-то прорастает тепло между стенами,
там ведь включают свет, из огромных чашек горячее пьют,
там не надо скрываться за бумажным пакетом, бояться зашкафной тьмы,
а я иду из пустоты в пустоту, встречая каких-то людей, которых где-нибудь ждут.
кто эти люди? не мы.
точно ведь. не мы.
а я забиваю на все дела, катаюсь по трамвайному кругу,
пишу на плоскости белых стен,
пока ты глотаешь таблетки, пока тебя боль чуть не сводит с ума,
уставший, заполнишь литрами кофе пространство внутри своих вен,
а я говорю - давай убежим, пока не настала зима,
пока весь город не застыл, не увяз по уши на снежной мели,
пока по небу ещё идут облачные корабли,
не примёрзнув к железному дну,
пока по застывшим каналам за нами по льду не пришли,
пока я в твоих объятьях могу уснуть.
давай взлетим с крыши многоэтажки в объятья зари,
или хотя бы автостопом до холодной Луны.
знаешь, я взял последний листок из календаря,
заверну, засыплю туда битых стёкол и старые сны
и закурю.
а я просыпаюсь под переплетением трещин в твоём потолке,
в один из серых рассветных часов,
выпутываюсь из кокона одеял и пледов,
заглушаю мерзкий отчаяния голосок,
холодной водой со вкусом ржавчины и сонного бреда,
наливаю в чашки кипятка с запахом мяты,
заглушаю будильника слишком громкий звонок,
обнимаю тебя под взглядом из-под заспанных век.
и больше всего стараюсь не смотреть, не смотреть, не смотреть в окно,
где на провода ложится медленный первый снег.