тянет гранитом слева, куда-то вниз
стремится, стремительно катится с грохотом,
затихаю.
мне негде выдохнуть, между застывших лиц
твоя отчужденность под кожу смолой заползает.
чернеет январь в снах засохшего сентября,
мне светит агатом черным в его глазницах.
и, странно, совсем не хочу шептать в волосы: «я твоя».
но все же, к чему лукавить – хочу присниться.
и город немой, он свой рот на замок закрыл,
молчанием дышит о том, что не мой, хоть тресни!
да ты не дыши так – я знаю, ты не остыл,
сгоревшее лето еще напевает безумные песни.
мне проще тихонечко таять, сквозь пальцы течь,
мне легче, смиряясь с болью, всё залпом выпить –
все страшные истины – жалко, но не сберечь,
не стать, не смагнититься, не насытить.
считаю опавшие листья, считаюсь с собой
вполне.
да только кто станет слушать ту правду,
что бритвой режет?
мой друг, ты, конечно, еще во мне.
и вся эта с.нежность моя, все еще, тебе же.
все дни мои прошлые – пепел, зола, туман,
а завтра – опять обещали склякоть, дожди и скуку.
так хочется спрятаться в норку, забыть слова,
забыть языки, взять за руку. дай мне руку?
но я не о том, я молчу и молчать легко,
гораздо сложнее без смысла ронять слогАми
те слезы, то серое небо, и то тепло,
что выстлано так, ни к чему, под ногами.
застряла. и в глотке застрянет шершавый ком,
вот-вот,
он уже на пути к трахее,
и руки обрушатся плетями, пусть светло,
но это сияние холода, и не греет.