было одно несчастье, а стало семеро.
I
А все мы такие, какими мы быть не могли:
раскрытые, несвоевременные и поджатые.
С одной стороны буераки, с другой – ковыли,
а третья исполосована вкровь закатами.
Но если б сказали, что именно я не смогу,
тогда еще, в том тёмно-красном рассветном мареве,
я им бы ответила: мол, вы, ребята, врагу
желайте такого – я лучше на тёплом лугу
однажды в июле запахну иваном-да-марьею.
II
Перекати моё поле, перекати –
в нем одни рытвины, ямы, бугры, откосы.
Что у тебя впереди, у меня позади –
в детстве клокочущем? Не задавай вопросов.
Не задавай ответов, программы – нет
в этом какого-нибудь недвойного смысла.
Я не пойду на свет, не пойду на свет –
я из него не вышла.
Я проложила путь из нагой земли
Жёлтым росточком, семечко исклевавшим.
Эти святые ржавые ковыли,
эти каштаны ваши..
Эти цветные вишни, лохматый лён,
эти узоры проволочных заборов..
Ты ослеплён надеждами, ослеплён -
в мареве жарких, дикорастущих споров.
Споров, в которых истины больше нет
Также, как нет у них ни конца, ни края.
Я не пойду на свет, не пойду на свет –
я умираю.
свет, разбросавший зайчиков на груди, -
как он, однако, плотен и осязаем...
ну не узнали, что у нас впереди –
ну не узнаем…
III
Скорее всего через пару унылых лет
ты сядешь в машину, поедешь с осенней дачи,
а вслед за тобою поскачет велосипед
и мальчик кудрявый на нём за тобой поскачет.
И ты не заметишь, каков его будет цвет,
и ты не узнаешь, что это могло бы значить,
а он у пригорка помашет – ну, мол, привет –
и крикнет истошно: «Деревья листвою плачут»
Посмотришь в зеркало – пыль. На дороге зайчик.
И никого, никогошеньки рядом нет..