В пальто и в неглижеI
(тело)
Это, как каждым летом:
плечи уже загорелы,
но под плечами тело,
мягкое, рыхлое, белое,
неодетое…
И, кто ни проходит,
думает: «вот румянит»,
но никогда не посмотрит,
не заглянёт, не узнает,
что у тебя под платьем,
что у тебя под кожей –
а решишь показать им,
скажут, что не похоже.
II
(фонарь)
И чтобы нас с тобой никто не целовал,
мы спрятались от белых лиц в подвал,
и в мелких оспинах от тонких, острых губ
стояли, слушали ворчанье ржавых труб.
Но кто-то сверху, посветивши фонарём,
воскликнул: «что это вы здесь во тьме вдвоём?
так не положено – давайте-ка ко всем.»
А мы – как были – не прикрытые ничем –
в жестоком, наглом, ярком свете фонаря
не узнавали ни друг друга, ни себя.
III
(живая)
Где-то с неделю можешь пожить один –
сам себе раб и сам себе господин,
голым ходить по кухне за занавеской,
не обладая боле причиной веской,
чтобы прожить эти пустые дни
без постоянного «ну позвони, позвони».
Прыгать по кафелю, в классики с ним играя,
и удивляться: надо же – ведь живая…
может быть, даже живее других живых –
хрустом суставов сразу припомнив их.
Или, водой поперхнувшись в два с лишним ночи,
думать: живая-живая. живая, впрочем,
если умрёшь от удушья одна сейчас,
не обнаружат ни завтра, ни через час,
не позвонят в таинственное ноль три
и не воскликнут злобно: «умри, умри!»
Так что идёшь на кухню уже в футболке,
в трубах вода и в раковине – а толку…
Толку и смысла нет – это всё мы знаем.
- но ведь живая?
- отстань ты уже – живая.
Кран завернёшь и замедляясь капли,
словно аккорды, - бумс. Но уже без крабле.