Жемчуг морской; черепаший остров; пустынный пляж;
И такая тишь ветхих хижин, что звук – как нож.
Ты не идешь, не несешь ни одну из нош –
Ни слово «мы», ни тяжелое слово «наш»,
Ты не идешь ни сквозь лес, ни сквозь горный кряж,
Ни сквозь камыш, ни по травам, ни по рапе.
А когда ты споешь, небо выгнется, как лаваш.
А когда ты уснешь, я подумаю о тебе.
Мое солнце спит, цветная изнанка век,
Мягко сложены руки под жар золотистых щек.
А в груди моей бьется солнечный оберег,
Слюдяной осколок, сияющий сердолик –
Это сердце мое; иначе же – что еще?
Мое солнце спит, спокоен прозрачный лик.
И такая тьма – на ощупь, как гладкий шелк,
Как кофейная гуща – гадай, собирая дни,
Мое море волнуется, плещется у ступни.
Ты не спел, не нашел, не вспомнил и не пришел.
Мое море шевелится и звенит.
Мое море дышит, волнуется и болит.
Упиваться молчаньем, думаешь, хорошо?
Собирать по берегу мертвые корабли,
Класть в карман и соленый с них стряхивать порошок?
А они хрустят в кармане, крошатся в тишине –
Словно рыбьи кости, как бусины из стекла.
Я сижу у хижины, хочется мне тепла;
Мое солнце спит, ресницы дрожат во сне.
И когда ты споешь, я подумаю «вот дела,
Эта песня снова
не обо мне».