Кто-то чужой меня гладит по голове; одну пятую жизни я знаю его – сто лет; мне пятьсот, я правей и правдивей всех королей и светлей, чем все женщины на земле. У меня в саду лежат яблоки на траве, мы с чужим собирали их век назад, скрипнет дверь, свет, как дождь, упадет в глаза; мне пятьсот – и я выросла, он сказал: я теперь готовлю, стираю и берегу – голову, горло и денежки на еду.
Мне пятьсот, я все жду – тебя, дорогого, жду,
побегу в пургу, по речному льду через берег и в темноту и родным тебя ласково нареку…
А потом возвращусь, потому что мне показалось, крестимся и поём;
тебя нет, дождь в окне плещется, будто бы водоем; мы вдвоем с чужим тебя ждем и пьем чай, вино, яблочное варенье, желтое, как янтарь, и сладкое, словно мед.
Он придет, он придет, он придет, придет, - обещает чужой.
Календарь
мой врет.
Мне пятьсот, я не верю в календари, от зари до зари колыбельные сад поет, спеют яблоки, нам с чужим – лишь зима до седин.
Меня можешь спасти только ты один,
Никаких середин – только ты один.
Ты совсем один.
А с рассветом вдруг становится все живей: сад, поля, а в полях васильки и рожь.
Кто-то чужой меня гладит по голове и обещает, что ты придешь.