I'm that monster in the mirror.
Здравствуй, мой далёкий, еще не рожденный я,
Я пишу тебе из страны, где не видели солнца тысячу лет.
Здесь асфальт раскрасили в черный капли слепого дождя,
А по рваному небу проносятся стаи хвостатых комет.
Расскажи, как ты там? А впрочем, кому, как не мне -
Помнить все твои шрамы, царапины и синяки,
Чуть заметную родинку, на внутренней стороне,
Твоей тонкой, неровной, и все еще детской руки.
Тебе будет десять, четырнадцать, двадцать один,
Ты - все так же несдержан, неуязвим и груб,
Безрассудный подросток, сердце - из камня и льдин,
Поцелуи не лечат разбитых, искусанных губ.
Ты глотаешь свободу жадно, впускаешь ее в пищевод,
Разливаешь по венам - тонким живым проводам.
Каждый день отмечаешь последним, но что-то тянет вперед,
Заставляя сбивать кулаки, вдыхать дым, напиваться в хлам.
Ты не знаешь, конечно, что будет две тысячи - дцатый год,
Совершенно обычный февраль. Двадцать пятое. Три часа.
Твои жилы сорвутся. И хлестким ударом в живот,
читать дальше
Я пишу тебе из страны, где не видели солнца тысячу лет.
Здесь асфальт раскрасили в черный капли слепого дождя,
А по рваному небу проносятся стаи хвостатых комет.
Расскажи, как ты там? А впрочем, кому, как не мне -
Помнить все твои шрамы, царапины и синяки,
Чуть заметную родинку, на внутренней стороне,
Твоей тонкой, неровной, и все еще детской руки.
Тебе будет десять, четырнадцать, двадцать один,
Ты - все так же несдержан, неуязвим и груб,
Безрассудный подросток, сердце - из камня и льдин,
Поцелуи не лечат разбитых, искусанных губ.
Ты глотаешь свободу жадно, впускаешь ее в пищевод,
Разливаешь по венам - тонким живым проводам.
Каждый день отмечаешь последним, но что-то тянет вперед,
Заставляя сбивать кулаки, вдыхать дым, напиваться в хлам.
Ты не знаешь, конечно, что будет две тысячи - дцатый год,
Совершенно обычный февраль. Двадцать пятое. Три часа.
Твои жилы сорвутся. И хлестким ударом в живот,
читать дальше
ооочень
посмотрите