повесились друг на друге
Ничего романтичного — в смежной квартир морг,
за окном кислородные пальцы зажмут курок
или пустятся плавать по стенам, как водная зыбь,
оставляя сведённые в линии борозды…
Не забыть до утра, даже если не доживёшь.
По проулкам скользит такси, мясорубя дождь.
То ли голос шумит, то ли ветер смеётся так,
катафалками серыми мимо ползут облака
не боясь потеряться и вылиться ливнем вниз,
то ли голос шумит, то ли ветер срывает в визг—
облака, сиречь небо, не твердь, но особый наст,
как нельзя нам понять их, так им не понять и нас.
И тропинками воздуха свежесть, как лёгкий сон
подступает к кустарнику, сдунув с ветвей песок,
но качнётся трава, не понять—то ли спи, то ли сгинь,
оставляя для взгляда лишь сдунутые пески,
и над стягами рощ, обдираемых словно кость,
как закатная поросль, вспыхнет земная ось.
Словно влагою вздох, темнотою наполнен глаз,
только память срывает с пейзажа привычный пласт
и скользит по домам, словно палец о край листа,
обрываясь в конце на изъеденных тьмой местах,
где в конце, словно в венах сидит, разрываясь, тромб
горизонта, не линией — сгустками катакомб.
Тишина не отсутствие звука, но звук иной
и скользит, что твой взгляд по Садовой и по Сенной,
только двери закроются и разведут мосты,
тишина: переулки с домами и без пусты,
тишина не имеет ни стыков, ни хрупких тел,
и они не преграда, как тьма—тишина везде.
Перед городом ставлю деревню, но может так
извиваться проспект, превращаясь в тракт,
где застыв в темноте упыри терпеливо ждут,
чтобы кровь вырывать, заскучавшему миражу
всё равно, но не больше чем кукла—ни мёртв, ни жив,
да и ночью мы все не более чем миражи.
И скользит силуэт, извивается, словно кнут,
приковав не глаза и не мозг, но меня к окну,
и пространство вещами заполнено, как комод,
силуэт, извиваясь, проходит дорогу вброд
через просеку зданий, не ведать в какую щель—
пустота безгранична, но только здесь мир вещей.
Это так безразлично, но плавно скользит рука,
и на улице, вытянув кости, как истукан
появляется дождь с ниоткуда упав, как бог,
ничего романтичного, в смежной квартире морг,
в смежных улицах—время, не время, хотя бы часть,
забывая каноны, давно утекло за час.
за окном кислородные пальцы зажмут курок
или пустятся плавать по стенам, как водная зыбь,
оставляя сведённые в линии борозды…
Не забыть до утра, даже если не доживёшь.
По проулкам скользит такси, мясорубя дождь.
То ли голос шумит, то ли ветер смеётся так,
катафалками серыми мимо ползут облака
не боясь потеряться и вылиться ливнем вниз,
то ли голос шумит, то ли ветер срывает в визг—
облака, сиречь небо, не твердь, но особый наст,
как нельзя нам понять их, так им не понять и нас.
И тропинками воздуха свежесть, как лёгкий сон
подступает к кустарнику, сдунув с ветвей песок,
но качнётся трава, не понять—то ли спи, то ли сгинь,
оставляя для взгляда лишь сдунутые пески,
и над стягами рощ, обдираемых словно кость,
как закатная поросль, вспыхнет земная ось.
Словно влагою вздох, темнотою наполнен глаз,
только память срывает с пейзажа привычный пласт
и скользит по домам, словно палец о край листа,
обрываясь в конце на изъеденных тьмой местах,
где в конце, словно в венах сидит, разрываясь, тромб
горизонта, не линией — сгустками катакомб.
Тишина не отсутствие звука, но звук иной
и скользит, что твой взгляд по Садовой и по Сенной,
только двери закроются и разведут мосты,
тишина: переулки с домами и без пусты,
тишина не имеет ни стыков, ни хрупких тел,
и они не преграда, как тьма—тишина везде.
Перед городом ставлю деревню, но может так
извиваться проспект, превращаясь в тракт,
где застыв в темноте упыри терпеливо ждут,
чтобы кровь вырывать, заскучавшему миражу
всё равно, но не больше чем кукла—ни мёртв, ни жив,
да и ночью мы все не более чем миражи.
И скользит силуэт, извивается, словно кнут,
приковав не глаза и не мозг, но меня к окну,
и пространство вещами заполнено, как комод,
силуэт, извиваясь, проходит дорогу вброд
через просеку зданий, не ведать в какую щель—
пустота безгранична, но только здесь мир вещей.
Это так безразлично, но плавно скользит рука,
и на улице, вытянув кости, как истукан
появляется дождь с ниоткуда упав, как бог,
ничего романтичного, в смежной квартире морг,
в смежных улицах—время, не время, хотя бы часть,
забывая каноны, давно утекло за час.