Двести двадцать - линии электропроводов,
Шестьдесят - скорость железных машин.
Для чего ты оправил меня в этот мир,
Бог?
В чем же я провинился, где я согрешил?
Здравствуй, солнце, четыреста лет спустя,
Здравствуй, небо, как потускнел твой цвет.
/Когда я умру, станцуй на моих костях,
обещай мне, я не приемлю ''нет''/
Слишком трудно, я не привык пока,
Не срываться, и не отвечать врагу.
Слишком часто тянется вниз рука,
По привычке, к исчезнувшему клинку.
Я легко понимаю их речь, но не понимаю смысл.
Если я для чего-то воскрес, то где моя цель?
Я ищу ее, среди шестизначных чисел,
Кто она? Для чего мне думать о ней?
Этот мир сотворен из ржавчины и бетона,
И совсем не похож на мой, потерянный мир.
Отче наш,
укажи мне дорогу к дому,
читать дальшеЯ не выживу здесь,
мне просто не хватит сил.
Раскаленный песок моей памяти сыпется в горсти,
Её волосы, губы, чуть слышная музыка слов.
Я был воином там,
воином гордым и черствым,
Самым смелым и яростным из сынов.
Все чего я желаю сейчас - прижаться к ее коленям,
Черной псиной, пригревшейся у очага.
чтобы,
/пусть даже на пару мгновений/,
к моей жесткой щеке прикоснулась ее рука.
Я шагаю через Дамаск и Питтсбург,
среди тысячи лиц пытаясь найти ее.
Если я возродился один,
/если мой Господь - изверг/,
для чего тогда, умерли мы вдвоем?


Двести двадцать - ток по моим ладоням,
Шестьдесят - бьется в моей груди.
Почерневшее солнце, сорвавшись, тонет,
в антрацитовой чаше с кусочками льдин.
По секундам считая часы уходящего века,
/мои легкие дышат четыреста лет спустя/,
Я смотрю, как под музыку первого снега,
на моих костях пляшет её дитя.