было одно несчастье, а стало семеро.

I

А все мы такие, какими мы быть не могли:

раскрытые, несвоевременные и поджатые.

С одной стороны буераки, с другой – ковыли,

а третья исполосована вкровь закатами.

Но если б сказали, что именно я не смогу,

тогда еще, в том тёмно-красном рассветном мареве,

я им бы ответила: мол, вы, ребята, врагу

желайте такого – я лучше на тёплом лугу

однажды в июле запахну иваном-да-марьею.

II

Перекати моё поле, перекати –

в нем одни рытвины, ямы, бугры, откосы.

Что у тебя впереди, у меня позади –

в детстве клокочущем? Не задавай вопросов.

Не задавай ответов, программы – нет

в этом какого-нибудь недвойного смысла.

Я не пойду на свет, не пойду на свет –

я из него не вышла.

Я проложила путь из нагой земли

Жёлтым росточком, семечко исклевавшим.

Эти святые ржавые ковыли,

эти каштаны ваши..

Эти цветные вишни, лохматый лён,

эти узоры проволочных заборов..

Ты ослеплён надеждами, ослеплён -

в мареве жарких, дикорастущих споров.

Споров, в которых истины больше нет

Также, как нет у них ни конца, ни края.

Я не пойду на свет, не пойду на свет –

я умираю.

свет, разбросавший зайчиков на груди, -

как он, однако, плотен и осязаем...

ну не узнали, что у нас впереди –

ну не узнаем…

III

Скорее всего через пару унылых лет

ты сядешь в машину, поедешь с осенней дачи,

а вслед за тобою поскачет велосипед

и мальчик кудрявый на нём за тобой поскачет.

И ты не заметишь, каков его будет цвет,

и ты не узнаешь, что это могло бы значить,

а он у пригорка помашет – ну, мол, привет –

и крикнет истошно: «Деревья листвою плачут»

Посмотришь в зеркало – пыль. На дороге зайчик.

И никого, никогошеньки рядом нет..