Я стала сильнее, признав свою слабость, Стерев пыль с жестоких, но честных зеркал. Мой парус в огне, сердце льду отзывалось, А крылья покрыл тонким слоем металл. читать дальше Нет, я не пыталась убить в себе жалость. Я сразу умела смотреть сверху вниз. Как страшно, что мне все нелепым казалось, Когда под ногами был узкий карниз.
Так долго искала в толпе человека… Но звезды прекрасны. Кричи, не кричи. Осознав безысходность, не ищешь ответа. В бездействии гибель души... Не молчи!
Пылая, искрясь, я сгорю без остатка… Наивно и глупо, ведь в сумраке дней Быть светлым - красиво, быть темным - понятно. А быть человеком намного трудней.
Почему-то Ему были не нужны его почитатели, Они слушали его музыку и являлись лишь просто дневников его читатели. Отчего-то Он спал целый день, а проснувшись, напивался от отчаянья. И ждал, что кто-то Все же Долбанет со всей дури и рассечет ему голову случайно. Он бродил по пустынным улицам, Просыпаясь по вечерам, А позже, На концерте, отдавал все свое сердце вам. Кричал, ревел, хрипел, пытаясь послать свой последний вздох к небесам, А потом зачехлял гитару и скрипку, вставляя смычок и медиатор по бокам. Возвращаясь в очередной не свой дом, забирал толпу подвыпивших подростков. И в самом разгаре веселья выходил на балкон и взлетал на крышу, проклиная луну и всех ее отпрысков. И в те моменты, в минуты отчаянья, К нему-то и приходила я, Обнимала его мужские лопатки, Обещала вечную жизнь И сладости бытия…
Перед черной луной, перед высшим судом Я стою без вины и лжи. Обереги все, возвращайтесь в дом! Исчезайте, все миражи! Пред тобой, земля, пред тобой, вода, Я от прошлого - отрекаюсь! Тремя кольцами раз и навсегда Со святым огнем - сочетаюсь! Перед северным ветром, вечной звездой, Возвращаю свою душу. О, владыка времени, лунь седой, Обещания не нарушу. Все хранители-духи, все ангелы снов, Повинуйтесь! Назад! Ко мне! Все защитные силы семи миров, Что расставила в тишине Я вокруг того, кто мне был родным, И кого столько долгих лет Нежно берегла, превращайтесь в дым! И летите к осям планет.
Перед черной луной, перед высшим судом Я стою без вины и лжи. Забираю лишь то, что своим трудом Создала. Продолжаю жить.
"Не говори мне sorry, душа моя, Я по-ангельски не говорю"(с)
Желтое солнце застыло в горячем паркуре - Хмурый художник мазками рисует закат. В этом закате мой Ангел задумчиво курит. Надо завязывать, только не бросит никак.
Волей судьбы мы безжалостно-близкие люди. Волей небес мы, бунтуя, творим беспредел. Ты меня так же, как прежде, болезненно любишь, Зная, что я уже жизнь, как к тебе охладел.
Ходишь за мной по пятам, обнимаешь, как душишь. Этот Стокгольмский синдром пожирает, растет. Я тебе нужен. Зачем-то отчаянно нужен. Ставлю диагноз – «негласно виновен во всем».
Я принимаю тебя как привычную данность, Как одного из безликой безмастной толпы. Как же иначе? Ведь кем для тебя тогда стану, Если умерю свой гордый безжалостный пыл?
Я насыщаюсь тобой, если чувствую жажду. Но отчего я порой повторяю во сне? «Как я смогу отпустить тебя, если однажды… Если однажды ты вдруг охладеешь ко мне?»
Мой грешный город пронзает ветер, Беснуясь в душах и переулках. Здесь каждый сам за себя в ответе, Здесь солнце мутно, а звуки - гулки. И в темных недрах дворов-колодцев Сердца за толику ласки бьются. Метро впускает в себя уродцев, Уродцы падают, но смеются. Пропитан воздух сырым уныньем, Тягучей сонностью все укрыто. А Бог, как водится, и поныне Смущает редко своим визитом.
Да только нет мне милее доли, Чем проникаться свинцовым небом. Стихами миру кричать о боли, Стремиться ввысь, за иными следом. Давно сроднившись с твоим безумьем, Мой Петербург, невозможный город, Осознаю с каждым полнолуньем, Как бесконечно и свято дорог
"Только две вещи приносят облегчение от жизненых невзгод: музыка и кошки" Альберт Швейцер / Демоны ищут тепла и участья.
Извини. Я прошу у тебя прощения. Я всегда это делаю - не вслух, так мысленно. Даже в том, что когда-то посадишь зрение Я себя виню. Ты поверь, это истинно.
Ты прости за слова, когда-то сказанные, За глаза, что блестели, когда не смотришь. За меня, по рукам любовью связанную И за сок, что во время болезни приносишь.
Не хочу быть слабой, но так получается, Слезы сами капают, если очень плохо. Но а ты все равно говоришь: "Красавица", И от этого мир теплее до вдоха...
Я люблю твои руки, глаза и сердце. Они так красивы, что до жути просто. Их хранить бы в замке за хрустальной дверцей, А не ставить дату и номер ГОСТа...
И, может, разными шли путями, но как-то хором упали вниз - ты призван в ад управлять чертями, а я скатилась в постмодернизм. И если спрашивать о юдоли - за что такая досталась нам - никто ответить не соизволит и не нарушится тишина. Ищи ответа на дне колодца, на небесах, за своей спиной - но бесполезно, увы, бороться с судьбой - что с мельницей ветряной. И Страшный Суд не настолько страшен, и Дивный Мир не настолько нов, за барной стойкой осушишь Чашу и будешь врать, что прошла любовь. Мы в чем-то тоже равны и квиты - всегда есть фраза "не мой типаж". Но ты сидишь на весах Фемиды - не разобрать, на какой из чаш? В небесном ордере есть отметка, и даже с подписью Самого: "Он будет вечно Твоею клеткой, но изнутри не раскрыть Его". Я точно знаю, кого ты любишь - еще узнать бы, который час... Но этот город, и эти люди, и Дивный Новый - все против нас. И потому бесполезны эти "На самом деле мне только ты". Скажи, а с кем остаются дети, когда уже развелись мосты? И в каждой книге я вижу фигу, а в телевизоре - белый шум, но сохранилась пока интрига - еще неясно, зачем пишу. Как будто я - пожилой язычник, а ты - один из моих богов, и загораются, словно спички, стихи от громких твоих шагов. И я пляшу, как марионетка, и голос будто не мой, другой: "Он будет вечно Твоею клеткой, но изнутри не раскрыть Его". Ну что ты, Господи, не пытаюсь и в мыслях я отпереть замок, но как мучительно гложет зависть ко всем, кто освободиться смог. И, может, разными шли путями - тебя другая вела мечта. Хоть нас друг к другу безмерно тянет - стоим на разных концах моста.
Здравствуй, Отче, как там над крышами? Ты ведь знаешь, зачем я здесь. Вот и солнце уходит рыжее, утонув в ледяной воде. Расскажи мне немного, Господи, про кресты и церковный хор, Про глаза, чьи зеленые россыпи освещали пустынный двор. Боже, как он? Скажи, пожалуйста, что живой и давно забыл О страданиях, страхе и жалости. И о той, что когда-то простил. Я шептала, просила и плакала, когда душу сжигала мгла... Но опять...Ты скажи мне, Отче - отчего я к тебе пришла? Я бы все отдала, наверное, за глаза, что светили в той мгле! Так выходит, что я неверная, раз ступаю по этой земле? И не я ли та глупая, юная, что бросалась из края в край? Променявшая ночи лунные на постылый и пыльный рай? Отчего белоснежные простыни посерели давным-давно? Почему я, скажи мне, Господи, по ночам оставляю окно? Мне так холодно, Боже, холодно. Как и там ему, в пустоте. Я готовлю, я мою голову. Поклоняюсь чужой мечте. Заплетаю у зеркала косы. Он ведь правда меня не забыл? Мне нельзя, но... Спасибо, Господи, за то, что он когда-то был.
Кривятся в улыбке усталые губы, Без страха смотрю и в упор, Прося быть со мною немножечко грубым - И так начинается спор. Пусть хам я несносный, пускай непоседа, Пусть честен, дотошно упрям. И, будучи честным, мне люба беседа С терпеньем, бегущим по швам. Рычание ласкает собой мои уши, А злоба и искры в глазах Заводят сильнее. Да просто послушай Как шепчут смирение и страх. Но я непокорный. А ты вволю властный. И наша вражда без границ. Наш спор, что словесный, физический, страстный, Кривою ухмылкою лиц. Разорваны ткани ненужной одежды. Случайность - не больше того. Касание рук, то ли жёстких, то нежных. Так кто же сегодня кого? Желание криков и звуки стенаний, И шум от тяжёлых шагов. Удары хлыста театральных страданий Двух самых любимых врагов.
Спрашивают нервно, чуть слышно: "(Имя), ты не отработаешь Смену За (Имя2)? У него поехала крыша, А месье требуется сейчас "Пленный".
Вижу Его - прошлое вспышками Под веками пульсирует, "Проблема!" - В закрытую дверь бьюсь птицей, Кидается, впечатывает В стену. "Скучал? Я - да!" - смеется хрипло, Рукой скользит ниже Смело, Слизывает соль с мокрых ресниц, Прижимается членом К члену.
Закручивает движеньем быстрым, Затягивает петлю, жмет С гневом, Передавливает сосуды и мышцы, Подошвы впечатываются В тело.
"Прошу, пожалуйста, остановись", - Каждый удар - все сильнее, Прицельно, "Не могу, не могу, это слишком", - Захлебываюсь розовой Пеной, Растекается боль, словно виски, Обжигает, медля, ползет По венам, Рассыпается желтыми искрами На коже, замирая, дрожит. На пределе. Все беззвучнее вхлипы и мысли, Накрывает глаза черной Тенью. Наклоняется, шепчет мне тихо: "Знай, я поставлю тебя На колени". Пронзает внутри, будто спицей, Сердце давно уже так Не болело. (Я уже и забыл, признаться, что оно когда-то умело...)
Ненавижу я вас,товарищи - братья, знаете, Слышу голос я ваш у порога Отвергающий все,укоряющий, но Дрожь и сильная в нем тревога. Ваши дети с глазами серыми, Взгляд пустой, словно сквозь он смотрит, Кажутся всем они милыми, и по-настоящему Дьяволы во плоти. Вы детей своих так обхаживаете ,что На десять человек бы хватило. А дворника ребенок, грязный ,в саже весь, На незнакомую ласку смотрит глазами унылыми. И вот, кого растите вы, подлые, Какие качества в потомстве своем порождаете, Смогут ли они Fobos oт Habiens отличить, Или так и будут глазами пустыми пялиться И жалкое существование влачить. По бухгалтериям, офисам раскиданным, Вот окно, под окном - фонарь. Переливается - кипит терпение общества, Скоро перельется за край. Я вам, ненужный, многие, вопрошаю, К чему воспитанье ваше ведет Чтоб идеологов вырастить стаю, Которую родина-мать потом позовет, На что ответят "Мы лучше по комнатам Спрячемся, к телу коленки прижав. Пусть защищают нас дети дворников Да грозный перс-падишах." Вот так, братья мои и сестры, Узрели картину жестокой войны, Где менеджеры сидят по комнатам, За них покорно воюют рабы. Вот к чему жизнь ведет молодая, Как в воду глядели дядьки-послы, Когда заявляли, что смена нам подрастает, Чтоб прятаться, слабым, у самой земли.
Знаешь, я хочу дочь с волосами цвета корицы, Вздернутым носом и россыпью медных веснушек Глазами, живыми и желтыми - как у птицы,- Которые будут смотреть тебе прямо в душу.
Я хочу дочь, что бы выросла сильной и смелой, Что бы умела читать уже года в два, Что б улыбалась и пахла - чуть-чуть - омелой, И что бы знала - сердце важнее, чем голова
Я говорю о ней так, словно это вообще возможно, Но нам все равно однажды пришлось бы проститься, Мне с тобой было очень и очень сложно, Но...Я хочу дочь с волосами цвета корицы.
Кроме своих природных детей дьяволы любили брать приемышей. Доставались им дети либо через похищение, либо через проклятие или неосторожное обещание родителей, либо через неправильность в обряде крещения. (с) А. В. Амфитеатров, «Дьявол в быте, легенде и литературе средних веков»
- Матушка, милая, скоро простимся мы: Завтра я в полдень уйду в новый дом. Лучше корзину наполни гостинцами, Косы мои расплети, а потом…
- Свет мой, подарки в корзину положены, А недостанет чего – так прости. Только скажи мне: девице возможно ли Без дозволенья отцова уйти?
- Я ухожу с разрешения вашего, Данного лет восемнадцать назад. Семя чужое уставши вынашивать, Ты прокричала: «Возьми его Ад!»
Тяжестью в чреве и болью изглодана, Ты увядала, бедна и плоха, И проклинала дитя перед родами. Ад не ответил, но Ад услыхал.
- Полноте, полноте, доченька милая. Время с тех пор утекло как вода. Встану крестом над твоею могилою, Но Преисподней тебя не отдам.
Как объясню это мужу и людям я? Сядь, успокойся и слезы утри, Ну, а назавтра порою полуденной Спрячься в подпол, схоронись до зари.
- Поздно мне прятаться. Участи собственной Я не боюсь, но жалею тебя. Вижу уже я когорты бесовские – Духи-герольды приветно трубят,
Сотни огней и столицу подземную, Вижу и зал для торжеств за стеной, Вижу мосты через озеро серное… Матушка, хочешь – отправься со мной…
Наша война бесконечна и от того бессмысленна, нам до утра не спится, Да и не спиться бы на таком режиме, сохранить нервы крепкими и мозг в порядке, Вот поднимается эшелон небесных, что вечно правы, прижимают приклад к ключице - Ты не смотри, засыпай, перед самым рассветом все сны так сладки. Завтра утром придется начать сначала - подъемы, сражения, туш, Стоит вдуматься - у генералов по бледной коже стекает тушь и острятся скулы Я не люблю хороших, мой милый друг, я - пожиратель душ, Это банально, думать, что мир - доска, ну а мы - фигуры. Мир - бесконечность спиралей и стрелок "Иди сюда" Так уж и правда поверишь, что есть где-то Ад, и Рай, и что можно туда вернуться, Есть где-то мир без войны - тот далекий край - где окна все сплошь слюда, Где можно совсем не бояться с утра проснуться. Ну а сейчас - засыпай, мой далекий, но близкий друг, и да пусть тебе снятся сны, Полные неба и моря, изрезанных чьим-то взглядом, Тем, что меж ребер торчит пером и мешает вдыхать от весны до другой весны.. Засыпай, - и пусть кто-нибудь будет рядом.
Доброго времени суток! Недавно я обращалась к калужским поэтам, теперь к московским =)
Завтра в Москве состоится музыкально-поэтический квартирник - на Ленинском проспекте, в шесть часов вечера. Подробности здесь: www.diary.ru/~Helle/p175429168.htm
Очень бы хотелось, чтобы к нам в гости пришли какие-нибудь местные поэты!.. Хотелось бы узнать ваше творчество в жизни. У нас планируется что-то типа афтапати с чаепитием, где можно и нужно будет читать свои стихи или прозу, рассказывать о себе...
Вот как-то так =) Будем рады видеть всех, не стесняйтесь, пишите! Возрастных ограничений нет абсолютно.
Ну и чтобы это не выглядело оффтопом...
*** Расстояние – это слова о печали, Хочешь сблизиться – просто поверь и молчи. Я люблю тебя. Помнишь, нам покой обещали – Но в разлуке… И глупо на это пойти.
Переменчивый август пьёт дыхание моря, Рушит рифмы и путает мысли людей. Пусть владычество времени кончится вскоре… Мы лишь Выиграем, Пищей став пустоте.
А пока мы как тени – неприметны, безлики, Не имеем надежды, только дышим ещё. Да и что остаётся нам, сумрачным, диким, И останется что в мире, названном сном?
Верить в чудо любви, ну а чтобы согреться – Наплевав на законы, шепоткам попреки – Поцелуем ловить то биение сердца, Что в запястье скрывается тонкой руки.
время писать о том, что уже прошло, то что осело и в глубину ушло тихим китом, беззвучно лишь разевая рот так он поет. слушая те китовьи сырые сны, думалось море - это кусок тесьмы, сине-зеленой; взять бы да и пришить... но не спеши. чтоб не текло сквозь пальцы твое шитье, не обернулось очередным трепьем, молча клади стежки на морскую гладь. сможешь молчать? сможешь молчать крапиву в руках держа? или морского, маленького ежа? или когда врасплох застает прилив? будь терпелив. и поцелуй кита в его мокрый нос, он как дворовый, старый, облезлый пес, но самый верный друг, унесет на дно, то что прошло.