Здесь умер старик. И всё равно каждый год приходит весна.
Высокие своды дворца, белоснежность перин не стоят гроша рядом с ветром с другой стороны двери отец третий день в печали, над царством мгла принцесса ушла.
У принца депрессия - слишком уж острая боль, его убивает апатия и алкоголь. Не глядя на пышных красоток, меж серых дней он курит по ней.
Но где же она, та, что солнечна и светла? Что руку прекраснейшего из мужчин не взяла? Она высоко, в поднебесье, на склонах гор. Она далеко.
читать дальшеОна поднималась, одежда на ней рвалась, и солнце почти не щадило зеленых глаз. Вдали от богатства и спеси, меж грузных скал ее кто-то ждал.
И что-то манило, и что-то внутри звало бежать из дворца, где так чисто и так светло, наверх, сквозь терновник, где так высоко... Где дремлет дракон.
Пещера теперь сверкает, в ней свет и уют. Дракон обнимает когтем ее, свою, а утром скрывается в небе, над царством в огне... Она, в тишине
оставшись, до ночи глотает золу и дым, стирает и чистит. По склонам пустым и крутым взбирается принц. Он пришел на ее порог. Сквозь песню ветров
зовет ее, просит вернуться домой, назад. Но больше не теплится солнце в ее глазах. Принцесса тускнеет, но сердце ее горит глубоко внутри.
Ей больше не надо короны и блеска монет, ей хочется грязной пещеры. А свет в глубине гораздо светлее, теплее и ярче камней, шелков простыней...
Ей нужно из пепла вставать и сгорать дотла, когда небеса разрывают два черных крыла, когда он, убивавший, воинственный рвется домой к своей самой родной.
Может принц и сопьется к концу своих жалких дней, может платье уже не роскошно и серо на ней, может руки в грязи, а со щек стекает вода... Но так сильно никто никого не любил никогда.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Это уже не оборона, а просто очередной клинч. Я говорю ему, что вовсе уже не люблю И не пытаюсь испытывать ничего личного. Моя выдержка - мне же в плюс.
Удар за ударом, ломит привычно виски. Я говорю ему о том, что пора сказать, О нежелании быть просто рядом с ним. Пусть с собой разбирается сам.
Я на полу, мной беспечно пропущен удар. Судья начинает свой роковой отсчет, Но мне не подняться, и я говорю "да". Вот только спросил он о чем?..
Больно, наверное...я не могу понять, Просто лежу, надеясь, что бой последний. Он говорит, что не оставит меня, И замолкает то, что стучало слева.
Я поднимаюсь, хватит с меня борьбы, Хватит с меня ударов по двести двадцать. И на прощание: "Я не желаю быть Рядом с тобой, мне надоело драться
И никогда, даже в мыслях, не побеждать". Право же, хватит тешить себя надеждой. Вера в него, потребность, почти нужда Потухает сильней, чем разгоралась прежде.
Последний бой...мой зритель кричит с трибун, Что я - трусиха, что могу отыграться. Но я устала, мне имя его - табу. Я проиграла, а победитель...да здравствует!
Подгнили яблоки желтеющими боками И падают на мерзнущую листву. С души скатился рунный всесильный камень И утянул за собою последний звук, И песня кончилась - струны рвались, как жилы, И алый гриф растрескался докрасна. Мы умираем с песней - совсем как жили. И даже жаль, как многого не узнать, Ведь мир огромен - даже послевоенный, Трясущийся в лихорадке, больной, в бреду. И у любого мира - да будет сцена, Любым поклонникам мира - свою звезду, Чтоб обожали, рвали из рук автограф, Чтоб уголки плакатов - иглой к стене, Чтоб дочитали книгу до эпилога И не забыли до окончанья дней.
читать дальшеЯ расскажу о нем - о певце с гитарой, До боли красной, факелом над толпой. Над ним нависла - судьбою ли, роком - кара, Но, к счастью, пока не видит народ слепой. Осколочком с иззубреными краями Под кожей слева тикают дни его. ...Он года три не пишет ни строчки маме, Зато на сцене лёгок надрывный вой.
В глазах живёт луны серебристый шарик... Беловолосый, вставший не стой ноги, Такой, который песнями жить мешает, Такой людьми обожаемый андрогин, Такой безумно-длинный в порыве, крике, И монохромный, с выступами костей. С губами цвета горькой лесной черники, Такие всё письма жгут и не ждут вестей. Такой, что умереть ко второму году, А может, раньше, если гитара врёт. Таких не звали прадеды к хороводу, А правнуки клеймили их октябрем. И всё бы было, может - до самой смерти, А после - выстрел, милостью от небес. Но не любите его никогда. Не смейте. Любовь от века делает вас слабей.
II.
        Джек точно знает, что любим - толпой, фанатами, друзьями, любой из них пойдет за ним до края адской темной ямы, любой закрыл б его собой, когда бы мог. Всё бесполезно. Джек знает, что любим толпой, но не спасёт любовь от бездны. Джек рад, что нынче не один, как путешествовал когда-то; с ним Вики - дерзкий херувим, и Баст, что стал дороже брата. Их бронебойный грузовик роднее дома, злее ада. А в мире с ночи до зари хотят любить - и им не надо уже ни власти, ни казны (вот так война сменила вкусы), а только ласковой жены, чтоб ей дарить с зарплаты бусы, и, может, пару сыновей - учить езде велосипедной, и верных до конца друзей, чтобы плечом к плечу - с победой.         Джек даже счастлив - до поры, ведь так легко забыть угрозу. С ним в унисон трубят костры, но и они к зиме замёрзнут. Пока осколок недвижим - и можно петь, любить без страха. Джек точно знает, что любим. Шрапнель под сердцем - в клетке птаха.
III.
Он так и живет - игнорируя близость смерти, Чего друзей беспокоить по пустякам?.. Но всё кончается враз, на одном концерте - Осколок в нем пробуждается, как вулкан. Джек падает, потому что ужасно больно - Как будто ему изнутри раскрывают грудь, Как будто весь мир встряхнувшие злые войны В него прокладывают танковый свой маршрут, И хочется сжаться в клубок, и до скрипа - зубы, Гитара с легким свистом ныряет в пол, И вместо голоса Баста он слышит трубы И думает: "Не казни же, небесный полк".
Баст тащит его, и укладывает, и молит - Ведь в мирной жизни Вики была врачом, Неужто средств не найти от слепящей боли, Что как река, схватила и в ад влечёт? У Вики глаза усталы и тёплы руки. У Вики есть лекарства от ста смертей. Но бесполезно облегчить лекарством муки - Осколок в Джеке тянет его к черте.
IV.
        Конечно, они откроют, отыщут способ, чтоб Джеку помочь, но как же трясется мир. Голодных собак голоса по ветрам разносят, и кажется, что иногда говоришь с людьми. Нужна операция - и Вики очередь выбьет, и Баст раздобудет денег, скорее, в срок. И кто, кроме них, такого любить могли бы - такого нервного фрика с больным нутром? И он обжигает пальцы, куря на койке - напиться бы в решающие часы, когда не знаешь, будешь ли ты покойник или дойдешь до солнечной полосы.         На полке встали часы, на боку кукушка - повисла криво, выстрел прервал полёт. И Джек говорит, а Баст и не хочет слушать - не вспомнить ни слова, как только рассвет придёт. Баст смотрит, и голову набок, и больше ни звука - больница уснула под пьяным больным октябрем. Дает Джеку спички. Болят обожженые руки. Ничем не заткнуь этот страшный полночный трёп.         ...Когда Джек проснется со швами от горла до брюха, его встретит Вики - счастливый заплаканный взгляд. О ночи не помнит, не знает - ни слуху ни духу, и горько звенят серебристые тополя (Джек верит послушно, что это остаток наркоза - а как не поверить: у Вики так голос дрожит). Сгребает со столика спички и пачку без спроса - ему второй раз в октябре предначертано жить.         Когда через несколько дней по мобильнику Басту звонит кто-то дальний, но друг и попавший в беду, Джек счастлив (он сам не сказал бы, как сильно он счастлив) - для Баста и Вики достал бы он с неба звезду. И вот они едут - гремит грузовик по канавам. И вот они едут. У Вики в руках пистолет. У друга проблемы, на друга открыта облава, ему, кроме Баста с друзьями, помощников нет. Джек смотрит в окно - там дождливое небо и поле. Осколка под сердцем давно уж растаял и след, и Джеку открылась вся радость безбрежного "после". И жизнь никогда не казалась настолько светлей.
V.
На последних минутах - все спасены почти, Даже ветер голодный мягок, послушен, тих, Про такую погоду стоящий был бы стих, Если Джеки в последний миг бы сумел спастись. Только чувствует - сердце жжёт, и его качает - Ловит девять граммов стали шестым ребром. Кровь пьянит на губах - медовый закатный ром. Руки Баста жгуче чувствует он плечами.
Джек смеется кровью: "Вот тебе, Баст, звезда, Вот тебе твои военные города, Серебро и медь, и олово, и слюда, Право слово, такого стоило ожидать - Ты же знаешь меня - я лучше не знаю сам, Попроси за меня прощенья у нашей Вики, Попроси..." - а в глазах застыли живые блики, А в глазах полки гарцуют по небесам.
Я весь прозрачный, как раскрытое окно, и неприметный, как льняное полотно.
Каким чародеем поставлена пьеса В которой так быстро взрослеет принцесса? С годами пока еще только милей, Но время летит, и летит все быстрей.
— Мне мало еще! Повторяет в надежде, Но кожа уже не такая как прежде, И девочкой вряд-ли уже назовут, — Вам будто 16! Придворные врут.
Принцессе бы метить уже в королевы, Наследников бы, а не бегать налево, От принца, на длинных и стройных ногах. Все замки ее до сих пор в облаках.
Свести счеты с детством она не успела, Ах ей до морщин бы хоть взяться за дело! Но кнопки «time-stop» нету в списке чудес, Что жизнь припасла для таких вот принцесс...
Здравствуй, Папа. Мне скоро идти на крест, Да, я все помню - той чаши не избежать, Но я еще не был и в тысячной части мест, Где я нужен. Меня разве станут ждать?
Кто мне поверит, Папа, что я поднимусь, упавши? Что я и правда Твой сын и Бог, а не местный шут, Может, Ты все же позволишь мне к этой чаше Пусть и придти, испить всю,- но растянуть маршрут?
Папа, мне очень страшно. Мне кажется - все зазря, Пусть все идет по плану, но план тот трещит по швам. Да, меня предали трижды - еще не зажглась заря, Только зачем это все? На крови построим храм?
Я думал, все будет проще - что в людях зажжется свет, Папа - я правда верил, что люди куда добрей. Мне умирать не страшно - мне страшен весь этот бред, Ты говорил - все людям. Но я не люблю людей.
Да. Ты прости меня, Отче - конечно же все не так, Люди прекрасны - каждый. По-своему, но хорош - Много во мне человека. Тот человек - дурак, Ты же не ошибаешься, не сотворяешь ложь.
Мой земной путь окончен - Все Воля Твоя, Отец, Мне на кресте умирать за каждого, кто живет, С радостью я приму и смерть от них, и венец, Мне - их прощать и спасать, как слово гласит Твое.
вырастаешь обычно внезапно: раз, два, три - и тебе двадцать пять, за спиной ни семьи, ни нормальной работы, потому все моральным уродом норовят меня называть.
но зато я могу ночевать у таких же "моральных уродов", колесить по стране автостопом и по-пьяни в войнушки играть.
не умею, не буду стонать и просить о пощаде и льготах, мое счастье не в крупных банкнотах, не в мужьях и не в правильных родах, даже в этой стране идиотов
Inside my heart is breaking, my make-up may be flaking. But my smile still stays on.
Маваши- удар с разворота ногой в печень/челюсть/любое из мест Алкоголь устарел, не вошел в перечень поражающих средств.
И мы падаем И нас-рать
Я падаю в текст никотиновых смол
Ты действительно падаешь Звук- как тетрадь на стол
Он падает-в кресло, разглядывает нас, мол.
Все падают, пока не надоест спрягать глагол.
Я не ставлю крест потом поставлю себя на место на беззвучный режим на полку предметом
Задушу горло бутылки до состояния осколков фильтры до основания Сигареты Боженька тушит на простынях грядущего лета /гори она- эта грусть Пахнет жареным кедром и катится ртуть Пусть не покурим, Так хотя бы "тихонечко полежим" на расстоянии скольких-нибудь километров...
...здесь от меня останется писем стопка. Им никогда не добраться до адресата. Всадники, как обычно, застряли в пробке. Я пропущу Апокалипсис. Как досадно. Знаешь, один конверт я, наверно, вскрою, если уж мне суждено погибнуть со всеми вместе. Он никогда не стал бы моим героем. Я никогда б не стала его невестой. Но почему-то конверт для него заклеен... Ладно, прочту перед выходом, раз уж скоро... Что-то внутри незаметно и слабо тлеет. Этой любви бы хватило на целый город. "Слушай, родной, я не знаю, что здесь творится. Может, чума или оспа, война, осада? Но из-за мыслей о длинных твоих ресницах я пропущу Апокалипсис. Как досадно! Слушай, родной, у тебя был красивый профиль. Вроде такого античного горельефа. Просто есть узы, которые крепче кофе. Просто есть игры, в которых нельзя без блефа. Этой любви бы хватило на целый город. Ну, или нам двоим с головою - помнишь? Ну, а сейчас меня собственный душит ворот. Я по привычке уже не зову на помощь. Слушай, родной, не родной ты уже ни капли. Но без тебя не умею связать двух слов я. И потому наступаю на те же грабли. И потому подчиняюсь беспрекословно. Всадники месят землю - я слышу топот. Мы были счастливы. Каждый отдельно, правда. Этой любви бы хватило на целый город. Город, которого точно не станет завтра. Я попрощаться... совсем не хочу, но надо. Ты никогда не стал бы мне просто другом. Ты был моим персональным, прекрасным адом. Если точнее, девятым, последним кругом". ...здесь от меня останутся письма эти. Всадники возле дома, готовы к битве. Если проедут мимо и не заметят, где-то под ванной лежат запасные бритвы.
Не трудно придумать зеленое солнце. А трудно придумать мир, в котором оно будет естественно.
Спите с теми, кто снится... Целуйте, закрыв глаза... Почаще меняйте лица, страницы и адреса... По лестнице - прямо в Небо, Под песни колоколов, насвистывая нелепо, пиная болиголов.. Отстукивая по вене, вселенную волоча, отталкивая ступени из желтого кирпича - Несите на небо звезды... Танцуйте на берегу... Бросайте дома и гнёзда, потерянную серьгу, Утраченную невинность, почти завершенный стих... Спите.... С теми.... Кто снится.... Вы сами - один из них..(с)
Друзья, к тем, кто сейчас в пределах Москвы, обращаюсь =)
Очень хочу пригласить вас всех на очередной субботний вечер, на этот раз - вечер сюрреалистической поэзии, под общим названием "Дупло глубиной с человечью руку"
Читает классный поэт и художник Анна (Птичка) Черенкова =)
Проезд от метро "Калужская", 1-й вагон из центра, вверх по эскалатору, направо и по левой лесенке на улицу =) Далее - маршрутное такси163м, до остановки "Ромашка", время пути - примерно 10 минут =) ваша цель - "взрослая" библиотека в ближайшей серой высотке =) Либо от метро "Проспект Вернадского", 1-й вагон из центра, вверх по лестнице, в вестибюле налево до конца и по левой лестнице, затем прямо до светофора и направо =) маршрутное такси300 или автобус 661, до всё той же остановки "Ромашка" =) Вход, разумеется, бесплатный.
По-моему, вам, господа, придётся насочинять тьму-тьмущую всякой потрясающей новой брехни, иначе людям станет совсем неохота жить(с)
Добавь мне в рюмку чистого спирта, я расскажу тебе одну интересную сказку. Я расскажу тебе, что Маргарита так и не смогла снять с Мастера маску. И что жили они в хижине, и что крыша над ними прохудилась давно, и как обычно в быту – кто-то обиженный, а кому-то уже всё равно. И что чайники, колокольчики и проклятый будильник без стрелок своим звоном обыденным заставляют бить сотни тарелок, а еще - кулаками об стену, а еще бить баклуши бесцельно. А жизнь в вечности – не на отпуск, а жизнь в вечности – беспредельна. Да пошел бы он, сволочь, к… мессиру (чёртом как-то назвать не выходит), чтоб казалась ему Хиросима чем-то вроде костра в огороде, вместе с Понтиеми Иудою, и со всеми Бездомными разом, голова моя, голова моя, вот проклятие, вот зараза! Да чтоб рукописи эти сгорели все разом трупами в крематории! Что-то точно глобально недосмотрели мы в конце этой странной истории... Ты прости меня, Мастер, милый. Нет здесь выхода из лабиринта. Ты пиши. Пока есть еще силы. И налей даме чистого спирта.
Прости, сегодня - только плохие новости, Джеймс умирает - неполадки в сердечной полости, Хроническая депрессия, вот он и наглотался какой-то дряни, Впрочем, ты знаешь Джеймса - пиджак от Армани и взгляд подстреленной лани. Была у него вчера, мы что-то выпили, закусили, он трепался о новой пассии, Как же ее - не помню, футболка с рынка, джинса и часы от касио - Дешевка, в целом, но Джеймса как подменили - всю ночь болтал, Закурит, выпьет - и говорит, не закрывая рта, Все про глаза и ноги. Наш старый Джеймс, проныра и ловелас Попал с этой девкой куренком в ощип под медный таз, Ну, в общем, она погибла. Да, имя вспомнила - вроде Анна, О ней говорили с каждого телеэкрана "Погибшая, двадцать восемь, убита ножом, преступник пока не найден" - Кричали во всех новостях и на каждом сайте, "Разыскивается некто, подозреваемый в убийстве, приметы дальше" - Ты знаешь, я никогда не слышала столько фальши, "Конечно, убил мужчина - ведь сколько силы надо..." Какая глупость! Боже! Нож легче моей помады! Впрочем, опустим. Вчера Джеймс еще пил, как черт, А утром нашли на кухне, с веревкой через плечо. Идиот попытался повеситься на своей люстре, Все золотые кредитки сжег, и на счете пусто. Собрался наесться таблеток - чтоб, дескать, наверняка, Но - как и следовало ожидать - не поднялась рука На единственного человека, которого он любил - На самого себя - он же "сам себе целый мир".
У меня - поднялась. Я дала ему яд. А он все звал меня: "ми-ла-я", ...Ты знаешь, эту Анну его ведь тоже убила я.
Это мой праздник. Вы все мои гости. Только я решаю, кому делать лоботомию, а кому нет.
Лошадь захромала – командир убит, Конница разбита, армия бежит, Враг вступает в город, пленных не щадя, Потому что в кузнице не было гвоздя.
1. Джеймс, я пишу из плена, мой козырь бит. помнишь стишок о войнах и о гвозде? конница умирает, армия все бежит... враг? а враги везде. читать дальшенас не жалеют, Джеймс, но порой щадят. саблю из ножен, голову только вниз. если ты веришь в рай, но не веришь в ад, попросту оглянись. я - ни во что не верю, но если ты выжил и если где-то несешься в бой, Джеймс, я клянусь, я вырвусь из темноты, выберусь за тобой. здесь отнимают письма, но что с того. это я сам, пожалуй, отдам огню. Джеймс, я отстал на корпус... но ничего, позже перегоню.
2. все, кто погиб в Балаклаве в тысяча восемьсот, в тысяча девятьсот нелепом смыкают строй, ангельские мортиры гремят с высот, ангельская пехота за их спиной. смерть дарит крылья - и синь полковых знамен всем, не имевшим ни кузницы, ни гвоздя, но не пугайся, с давних и злых времен смерть милосердна к детям и лошадям. всем здесь двенадцать - тридцать ли, пятьдесят, так что не бойся. видишь, седой волной наш эскадрон хранителей на рысях рядом с тобой летит в твой последний бой. там (ты не слышишь), четко рычат: огонь! "ружья!" - и только судорога крыла... Джимми, вставай, заждался твой белый конь. Джеймс, поднимайся. трубы зовут. пора!
3. эта деревня - совсем не Аустерлиц, эта высокая рожь даже мне достает до плеч. выпить воды, пройти пять шагов и лечь, чтобы не видеть взрывов и мертвых лиц. кони не так разумны, как говорят, кони не плачут, теряя всадника налету, просто я чувствую легкость и пустоту. кровь из реки, чуть фыркая, пьет закат, грива его полощется, как огонь, мир завивается в кольца, слегка дрожит... мне говорят, беря под уздцы во ржи: начал - седок, закончил атаку - конь. вечер прохладен, ноша моя легка. черный верзила мордой толкает в бок... ветер в колосьях, наш лошадиный бог, тычется в небо в поисках молока.
4. у письма пообтрепаны перья и смято одно крыло, и приходит оно в Девоншир, где не ждут вестей. на конверте разводы чернил, а внутри бело, пара строк и рисунок - а пальцы уже свело, но кусать бесполезно - обглоданы до костей. пара строк и рисунок - смешной жеребячий взгляд, карандашный набросок, талантливый и живой. ...хорошо бы уметь улыбаться, когда казнят, или вот как сейчас, позабыв, что два дня назад птицы с фронта сказали, что ты не придешь домой. у войны перебиты суставы, петляет кровавый след, ей уже не дойти до другой стороны весны. слушай, Джеймс, твой рисунок так крепко уснул в стекле, что уже и не вспомнишь, ты был - или, может, нет, и весь этот кошмар - только злые цветные сны. а у мирных ночей черный хвост и во лбу звезда, он подрос, это конь, или я там в плену зачах. кавалерия? в прошлом. лишь танки, да поезда. Джим, тебе было страшно? а мне так теперь всегда. я вернулся с войны - и принес ее на плечах.
5. - я вернулся, дружище. подходит почти вплотную, разгрызает травинку, пыльца на груди и крагах. - ты доволен, я знаю. здесь тихо, спокойно, ну и? разве так мы хотели, под пулями, в передрягах? не покоя, уж точно. свободы и блеска сабель. мчаться в конном строю, сверкая шитьем мундиров... да, тобой бы гордился твой предок, блаженный Авель, только дети и лошади чувствуют тягу к миру, а война отучает надеяться, ждать и верить. но, послушай, здесь правда светло и немного грустно, в сентябре зацветет сладковатый лиловый вереск, и последние птицы, рыдая, покинут пустошь... мне здесь нравится, Джим, я пожалуй бы здесь остался, потеснишься? припишешь к небесному эскадрону? поднимает ладонь, глядит на пыльцу на пальцах, а весенние трели звенят в небесах и тонут... тишина оглушает, а поле зовет "бежим!", и подполковник не слышит, как в небе грохочут трубы. - я тебя обогнал, я пришел сюда первым, Джимми... он садится в траву и до боли сжимает зубы.
Не дойти до конца, Нам осталось смотреть, Как горят города, И как небо горит. Нам полшага пути, Там стоит уже смерть, Время вышло твое, А мое еще спит. читать дальшеНе дойти до себя, Двери все в пустоту, Гаснет солнце, и ты Понимаешь, что слеп. Нам осталось вдвоем — Может быть — на лету — Распахнуть лишь окно В мир, который — не склеп. Но в ладони огонь, Мир сгорит весь дотла, Звезды падают вниз, Пустота за спиной. Мы уйдем навсегда В мир из снов и стекла, И закроется дверь — Нет возврата домой. Растворяется мир, Солнце гаснет давно, Мы остались одни С пустотою играть. Мы смешные с тобой, В старом мире темно, Но ненужные сны Ни к чему забывать. Этот мир обречен, Нам бы тоже уйти, Но последнюю дверь Не открыть до утра, Мы остались с тобой, Параллельны пути, Вырывается боль Из открытого рта. Не дойти до конца, В новом мире зима, Нам остались дожди, Осень вне городов. Но полшага еще От меня до тебя, Еще держится мост Из натянутых слов. Время вышло давно, В пустоте нет шагов, Мы остались искать Уцелевшие звезды. Только небо горит От отчаянных слов, И под этим огнем Вдруг закончился воздух. 19.11.10
No life is spoiled but one whose growth is arrested. Oscar Wilde "The Picture of Dorian Grey"
Постепенно теряю силы, Вместе с ними желание жить. Все потухло как-то, остыло. Мне глаза бы тихонько закрыть, А потом уснуть незаметно, Чтоб со мною ушла пустота, Что съедает меня каждодневно, Что сжигает меня дотла. Все когда-то мечтают о смерти, Чтоб начать все с пустого листа. Я любила, жила, поверьте... Но устала в свои двадцать два.
Хитрый взгляд, подбородок острый, он со всеми всегда на "вы", Он бессмертный, как коза ностра, он живее других живых, Никому никогда не верен, разве только - судьбе своей. Непонятно, каких кровей он, может, вовсе и без кровей. Появляется ниоткуда в час, когда никого не ждешь, Он, конечно, большой паскуда, но гляди - до чего хорош! В нем намешаны все пороки, что могла бы я отыскать, Да, такие на Рагнарёке за собой поведут войска, Да, таких не заманишь в клетку, не заставишь одеть кольцо, Он не будет марионеткой, он останется подлецом. Он не может прожить в неволе, он не сможет сидеть в тени.
Что, знакомый портрет? До боли? ...И тебе не перезвонил?