Этот город - не сказка, как впрочем и не кошмар. На поверхности сотни таких же, из серых глыб. Говорят, там снуют облака, точно стайки рыб. Говорят, там слезятся дожди и гуляет март.
читать дальшеЗа обедом - безмолвно, вопросы - под знак "запрет". Мой отец не желает рассказов о прошлых днях. Рано утром сжигали книги о тех годах, Если прошлое тает, нельзя отправляться вслед.
А в друзьях - только стены, и вечно закрыта дверь. Мы живем под охраной, отец мой - почти король. Он был тем, кто создал некий вирус "12.0", И в последней войне - лишь у нас никаких потерь.
Брат сегодня шепнул, чтоб на ужин его не ждал. Раз за разом идет наверх, в города отцов. Что он хочет найти, я не знаю. Там нет жильцов. Я пошел бы за ним, только брат говорит, что мал.
Из туннелей метро он уходит под яркий свет . Не прощался с отцом, не обнял, не подал руки. Лишь сказал: "нам за вашу войну не отдать долги". Но винтовка зачем? Мне сказали, живых там нет!
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
- Поговори со мной…
О чем рассказать тебе, мальчик? Как любовь обращается в ненависть, о пустых словах и глазах, что еще пустей? С нами те, мальчик. Самые те. Они не боятся нас порознь и воспринимают нас вместе. Знают прекрасно, что каждое слово, будь то болтовня о погоде или же библиографическая справка, что-то да значит. О, хороший мой, я рассказала бы, как не сплю по ночам, кричу днем, когда кошмары в груди дозревают. Как смешно мне становится, когда ты меня подозреваешь, помогаешь надеть пальто или варежки. Как маленькой. Я рассказала бы тебе, как в моем горле рождается звук, именуемый честным словом. Как мотаю свой срок условный без единого нарекания, без дурного, преступного, злого… Как скалюсь раненной сукой, волочащей по снегу хвост и подстреленную лапу, пачкая грязь и соль своей горькой кровью. А она все течет, а она все капает… Ох, я рассказала бы, как плачу с лихвой за все то, что зовут любовью. Все до последнего слова, кроме этого бреда. Кроме. Может, случай еще представится, когда в моей чашке будет дымиться кофе, в кармане забудутся сигареты, в висках перестанет стучать. Может, я не смогу смолчать и на твое “как прошел день?” выпалю всю правду-матку, щурясь сердито, ругаясь отборнейшим матом (таким, что как зерна элитных сортов колумбийского кофе), костеря твой наивный идеализм, пустой кошелек, несовершенный, но правильный профиль, запросы не по погоде, отсутствие головного убора, повадки не то чтобы вора, но благородной сволочи. И вот так, пока ты не взвоешь “прошу тебя, замолчи”. И вот тут конец. Рассказа, романа, повести. Кофе допит, сигареты поломаны в пальцах, автор бросает в огонь рукопись, а та горит. Не проси меня больше об этом с тобой говорить.
Они были вместе, как иголка и нитка, Как пятничный вечер и спиртные напитки, Как подростковые прыщи и чтение Ницше, Как пятирублевая монета и ладошка нищей.
А теперь они расстались - и это не круто. Как отсутствие финала в "Тайне Эдвина Друда", Как заглохшая на ж/д переезде машина. Как осознание Робинзоном, что Пятница - мужчина.
И что теперь делать? - Да Бог его знает. Легче прямо в полете обить с крыльев наледь Или для доктора Менгеле найти доброе слово, Чем этих двоих сделать парой снова.
Я пуля, пущенная в цель, но ты не знал о том. Я пробиваю восемь тел, чтоб обрести свой дом. У девяти небесных сфер не сосчитать орбит, для девяти посланцев путь открыт.
Все предчувствия, прикосновения Каждый раз вспоминая заново, Верить миру светло и преданно И себя ни в чём не обманывать.
Расставаясь на веки вечные, Затирая чужие памятки, Остаёмся, как есть, беспечные, Любим солнце тепло и радостно.
Мы смешные, наивные, глупые, Говорим не словами - взглядами, Мы блуждаем такими маршрутами, Что другие и не видали-то!..
И на пальцах сгорят мгновения Ощущений и взглядов встреченных... Мы, конечно, совсем не гении, Не известны и не замечены,
Но цветут, как цвели, вселенные, И межзвёздным туманом стелется По брусчатке дорог безвременья Наша нежность, любовь и преданность.
Это, верно, не лучший мир, но и я посчастливей многих: у меня нет стрелы. Есть желание стать стрелой.
Не возвращаются к однажды оставленным кораблям: там теперь другим стоять у штурвала и пестовать чудеса, разом палить из пушек по подозрительным воробьям, подлетающим на расстояние ревности плюс удара, и играть по правилам, что он, верно, заранее прописал.
Что же, я не боюсь быть одна, или все начинать сначала, или же ─ просто пока скользить росчерком по полям чьих-то лиц, воскрешающих если не алые паруса, то хотя бы ту сказку, где неправда со временем выцветала, где в тебя, тебе верили ─ и такая вера оберегала, где все люди, вершившие несобственную судьбу, очень редко бывали правы.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
А ты знаешь, что только плавиковая кислота растворяет стекло? Не знаешь ведь... Смеешься, глупышка, дразнишься, показываешь язык. А я что? Я - божья тварь, не самый любимый, но все-таки божий сын. Я принимаю тебя посылкой, расписываюсь с опаской, что ты - циклон.
А знаешь ли, что отсутствие у женщины одной только Х-хромосомы Приводит к синдрому Шерешевского-Тёрнера, низкорослости и бесплодию? Да, не знаешь, конечно. Это я так, просто к слову, вроде бы. Вроде как... А пальцы твои изящные скользят по плечам привычно и невесомо.
А расстояние от Земли до Венеры - от 40 до 259 миллионов километров. Ты ведь не знала, правда? А если и знала, теперь, должно быть, не помнишь? Я целую тебя аккуратно, как джентльмен, минуя запреты и полночь. Ты, моя милая, смешней и опасней, отчаянней, горше, заливистей ветра.
А знаешь еще, что абсолютный ноль - это 273,16 Кельвина, для сокращения - К? Ну, почему ты не знаешь таких простых, очевидных и точных данных? Не обижайся, хорошая. Что ты... Ведь я не со зла. Не обижайся, ладно? Я просто настолько отчаянно-больно люблю тебя, что сдвинут умом слегка.
Проснувшись утром, готовлю кофе, немного зябну, немного сплю. Будильник снова звонил истошно, ему не скажешь: перезвоню. Из всех желаний "обратно в спальню" привычным делом возглавит чарт А там, снаружи,в метели серой, гуляет хмурый, простывший март.
Весна, чертовка, зашла к подруге, сидят, смеются и пьют чаи, Прислала март, набросав записку: "приду попозже, оставь ключи". В итоге - ветер вцепился в ворот, а в рукавах поселился снег. И не напишешь: "весна-то с браком, хочу другую, возьмите чек".
Машины снова увязли в пробке, ползут цепочкой еще на час. Метель швыряет на стекла пепел, лишь ветер дружит с педалью "газ". И вдруг я вижу: стоит девчонка в одном лишь платье и смотрит вдаль. Я жму на тормоз. Пошли все к черту! - Ты в курсе, детка, сейчас февраль?
Бросаюсь к ней, отдавая куртку, затем сажаю в свое авто. Гадаю: лучше начать ругаться? вопросы лезут, да всё не то. Мы, молча, катим куда-то прямо, она сама начала: - Прости. Вся эта чушь - не твои проблемы. Спасибо и... Я возьму такси.
- Дрожать в сугробе, конечно, стильно, но можно проще: куда тебе? - Сама не знаю. На небо можно? - На небо вряд ли, а так - везде. - Терял кого-то? - Отнюдь. - Счастливчик. Теперь не знаю, куда идти... - Счастливчик? Вряд ли. Ведь для потери кого-то нужно сперва найти.
---
В молчанье снова скользит минута, за ней - другая, за ней еще. Метель лениво идет на убыль. Кусаю губы: А ведь нашел...
Предупреждаю, это стихотворение - не моё! Автор - Wolfox Мне просто очень захотелось поделиться, т.к. любимое.
Письма одного королевства-16
капитан, мы идем напрямик по теченьям осенних штормов, капитан, холодает вокруг и густеет туман за кормой. что за черт нас завел в эту мутную, гулкую даль? за бортом пролетают недели и даже года. капитан, мы вернемся? когда?
кому суждено повешенье - не утонет! и я был таким - бесстрашным, свободным, злым. ночь-шлюха не выдаст, патрульные не догонят, точи свой клинок, бродяга, вяжи узлы. пусть скалится роджер, пугает лохматых чаек, болтаясь на мачте, ему высоко видать. в команде "веселой кошки" любой отчаян... но только откель не ждали - пришла беда.
хэй-хо, капитан был молод, умен, отважен, и мы уважали, слушались, как отца. но как-то услышал в таверне прибрежной нашей от парня (не помню ни голоса, ни лица) о море зеркальном, что за краями карты, о море зеркальном, кладбище кораблей. мол, кто ни ходил - никто не пришел обратно, никто не причалил больше к родной земле.
капитан, ядовитые волны под килем несут нас на риф, капитан, мы снаружи миров. я не помню, как было - внутри. это край, промежуток, граница всех сущих морей, здесь бесправны молитвы, отчаянье, плаха и крест. капитан, к сожаленью, я трезв.
мы плыли тринадцать дней незнакомым курсом, по карте прожженной, крошившейся под рукой, и море казалось то пурпурным, то зеленым, то древним и черным, как память иных веков. и странные звери на нас из воды глядели, задумчивые, все в пятнах, как домино... повеяло гарью, яблоком переспелым. зеркальное море лежало у наших ног.
пустое, как брюхо нищего с голодухи, безумная, безбрежная простота. и мы поначалу ржали - что значит слухи! "гроза кораблей", "последнее где-то там"... потом перестали. дни заменялись днями. серело небо, скалило зубы туч. и кто-то кричал, что сверху следят за нами, а кто-то бродил, уставившись в пустоту. но наш капитан держался, бодрил уставших, "веселая кошка" летела стрелой вперед.
... вот шхуна чужая вынырнула из каши туманной. прошла к нам впритирку, боком, чуть сбавив ход. и сердце словно бы стало в момент чугунным, хребет - ледяная палка, в поту - спина. "веселая кошка" - название было шхуны, и брамсель заштопан криво - совсем как наш. и наш капитан - двойник? - но с лица, как братья... мираж ли? предсмертный бред? но не правда, нет... себя я увидел тоже. на миг. проклятье. с тех пор зеркала помещаю лицом к стене.
капитан, здесь вода, словно ртуть, тяжела, словно кровь, горяча. капитан, здесь не водится рыба, и птицы вдали не кричат. здесь и воздух - комками в груди, ни кричать, ни вздохнуть, это место - игра. наши жизни стоят на кону. капитан, я боюсь, что увижу во сне - и потом не усну.
кому суждено повешенье... суждено ли? не знаю, как право, вернулись мы в порт - домой. кого-то терзают все головные боли, кого-то - кошмары, кого-то нашли зимой под пирсом; кто-то кинжал себе в бок проспорил, а кто-то рванул в монахи - молить богов... душа моя - там, несется в зеркальном море, извечной дорогой без мелей и берегов. (с)
Уходили. Оставляли за спиною белый город. Над равниной Поднимался легкий пар из трещин ртов. Уносили Командира да потрепанную гордость. Уводили Тех, кто выжил – и спасибо и на том.
Засыпали, Кто в плащах, кто в наспех сделанных палатках. Засыпали Их снежинки, как когда-то конфетти. От проталин Ничего не оставалось. Без остатка Укрывали Их снега, белили за ночь все пути.
Солнце к лету Поворачивалось грузно, как телега. Город шпилем Протыкал его налитым красным бок. Спать бы где-то На слежавшемся до мраморности снеге, В белой пыли, Ткнувшись в смерзшийся сугроб горячим лбом.
С первым годом Новой жизни, и поставь на память крестик, Брось монету, Вдруг вернешься в самом деле, повезет. Все уходит. Все сдвигается с насиженного места – Солнце к лету, Снег в ручьи, а мы вперед, за горизонт…
Он больше не курит. Ну, ладно, раз в месяц! И кофе не пьет. Ну, почти, раз в неделю! И лишь в выходной – до полудня в постели, Да лифты к чертям! Больше проку от лестниц.
Легко, словно кот, он гуляет по крышам, Без страха упасть смотрит сверху на город, А капли дождя забираются в ворот И кожу ласкают прохладой бесстыжей.
читать дальшеОн всем говорит – у него всё отлично, Что сердце его – необычного сорта! И чувство любви посылает он к черту, Однако зачем изменяет привычкам?!
Ведь раньше он с кем-то курил сигареты, И оба боялись забраться на крышу, А так же глотали, запретов не слыша, По семь чашек кофе, стартуя с рассветом.
Он снова один на мосту своей жизни, И прошлое кличет со смехом «ошибкой». Но вот карамель его сладкой улыбки, По правде, горчит, как неспелая вишня.
Да, я герой и, возможно, уже последний, В ржавой драконьей шкуре, в плену костей, Всеми давно забытый, прямой наследник Свода никчемных правил чужих страстей.
Я не прошу войны и не жажду мира, Звезд не взрываю больше, не жгу планет, Там, под бронею что-то давно остыло, Взрывом сверхновой вспыхнул, погаснув, свет.
Да, я герой ненужный, такой вот, книжный, Вид, исчезающий быстро, среди людей, Болью скребет по шкуре письмо Всевышний, Выбрав меня скрижалью своих детей.
Мне иногда приходят, играя в прятки, Странные сны в кусочках минувших дней, Ставших чернильной кляксой в пустой тетрадке, Где небо было выше, любовь – сильней.
Я не герой, мне мало святого долга, Мало добра и света в картине зла. Анахронизм Вселенной, чертеж осколка, Я после боли - первый, ее зола. 02.03.13
"Сны - эти маленькие кусочки смерти, как я их ненавижу." (с) Э.А. По
Это будет быстро, страшно, как клинок, упавший в рану, Это будет слишком смертно, и в углу застынет боль. Шаг от совести до мира, от души и до кармана, Шаг от чести до победы, шаг в петлю – и в этом соль.
Это было, так случалось в мире нашем не однажды, Так бывало, песни тают и на струнах и во рту, Снег в пустыне, лёд на сердце – это выдержит не каждый, Только дуракам пристало сапогом ломать черту.
Это есть. Тугой, не нужной, никому не нужной волей Гнешь себя, других ломаешь, тюрьмы строишь на вине… Но когда твоя свобода, ляжет поперек неволи, Что протянешь на ладонях в дар войне?
"Сны - эти маленькие кусочки смерти, как я их ненавижу." (с) Э.А. По
Вот двое застыли, не в силах клинки занести… Так скажут преданья, так брешет испуганный пёс, Из них ни один не уступит другому пути, И падает в пропасть душа, и летит под откос.
Святой поединок за руку, за честь, за любовь, Не любит один, а другому, увы, не нужна. В утоптанный снег равнодушно впитается кровь, Любимый и друг, сталь на солнце, моя ли вина?
Владыка, я знаю, ты смог нас троих защитить, От гибели их, а меня от непролитых слёз, И всё же, как сложно порою заботу простить… Спасибо, Владыка! До дна! Раз уж чашу донёс.
Сиятельное днище // Не слушайте эту дуру, она Гипножаба!
Ей не по нраву золото королей, Тьма тронных залов, тяжесть парчовых тканей. Ей на коня б... Хлестнуть и вперед, быстрей, Скрыться в тумане, за поворотом дальним. Ей не по нраву темный рубин в груди - Сердцу короны надобно быть холодным. Как это можно, если в крови гудит, Если гремят призывно и звучно горны?! Ей не по нраву каждый второй жених, А каждый первый - тот уж совсем противен. Ей б к менестрелю; сказочный его стих Чист и певуч, и глубок, и высок, и дивен. Ей не по нраву тяжесть на голове, Тяжесть короны давит судьбу удавкой. Имя ее летит на людской молве: Зла Королева, лает безумной шавкой. Зла Королева! Гонит далеко слуг, Гонит советников. Плачет подбитой птицей… Ей бы во пряность трав, во широкий луг, А не в великий замок - ее темницу. Ей бы за море, заполночь, за печаль, В бархат травы, в прохладу густого леса, Ей бы умчаться с ветром за мира край, Ей бы мечом сразить и тоску, и беса. Ей бы запеть в синеющей тишине, Ей бы в легенды доблести и отваги! Стражнику к горлу кинжал и седлать коней...