Мы не заблудились, мы - первопроходцы (с) Чак Паланик
В лабиринтах офисов и квартир, У подножья неба и в пыльных норах, При сияньи дня и открытых шторах, Минотавров жадный проходит пир.
Они носят галстуки и ремни, пьют шампанское, кофе и виски с колой. В министерствах, тюрьмах, конечно, школах... Не пытайтесь просто сбежать от них. читать дальше Им известен каждый логин-пароль Они смотрят сквозь черепные стенки, И прекрасной, чуткой души оттенки Заливают краской из банки "боль",
Заливают тушью с пометкой "страх", И, конечно, все измеряют в д'еньгах. Им не ведом Ньютон и сила тренья, Их тяжелая поступь всегда быстра.
Вы их создали много веков назад. Ради цирка ли, на устрашенье черни? Для того, чтоб герои, идя сквозь тернии, Не зашли ненароком в эдемский сад?
Для томящихся в стенах чудн'ых больниц? Ариадну ли чтобы свести с Тезеем?... Вы не знали, что это зерно посеяв, Пожинать его будете, лежа ниц?...
Ради желтого цвета дрянных статей Вы их селите к собственным детям в спальни, Уверяете небо, что не специально Свою подпись ставили на листе
В кабинетах, загсах и КПЗ. Минотавры шествуют в лабиринтах, Пока вы чередуя прыжки и спринт, Выясняете, кто же из вас Тезей?
Из цикла "Гамма-У или околомузыкальные откровения демона, более старого, чем мир" июнь, 2013. (с) Людмила Крис Мешкова
Все, что может быть сочтено добрым знаком, будет им сочтено.
Тише, тише, друг мой, тише, слышишьслышишь, слышишь, в тишине шорох, шелест... может, мыши? Может, мыши; может, нет. Тише, тише, затухает и шипится, как змея, свеч мигающее пламя, чёрной тьмою оплывя. Стелет, стелет свои сети, шёлком стелет, шелестит, попадёшься — не заметишь да не выскользнешь, учти, попадёшься да исчезнешь, как остатки дня в ночи, не проснёшься, не воскреснешь... Тише, тише, помолчи. Тушат свечи, свечи тушат, пляшут искорки свечи. Слышишь, слышишь, друг мой, слушай: что тихонечко стучит? Что же там попалось в сети и шевелится во тьме? Шелест, шёпот... может, ветер? Может, ветер; может, нет. Сон ложится за чертою, шесть, четыре, два, один. Что-то, слышишь, в шторах воет приглушённо и свистит. Не боишься, друг мой сонный? Тише, тише, не дрожи. Ты, на смерть не обречённый, не ведись на миражи. Всё исчезнет, всё растает — до рассвета лишь дожить... В чёрной тьме душа дичает, ею, слышишь, дорожи... Не дрожи, мой друг, потише. Что-то, что-то в тишине, шорох, шелест... может, мыши? Точно, мыши. Или нет.
Одно неосторожное движение - и ты розенриттер. (с)
Алым разливаются берега, снит кошмарами поутру. Говорят, что проще словами лгать, а глазами - напрасный труд. Говоришь - "по колено стоял в крови", а по факту - в кровь с головой. А парням, по семнадцати лет на вид, говорящим "Зато живой!" Объяснишь ли, втолкуешь, что это все обошлось вам не задарма, Что удача изменит, не всех спасет, если шире держать карман И надеяться выскользнуть, избежать - за себя и за всех других. Алым разливаются берега, и идут по воде круги. Говорят, что отчаянным был десант, где бояться нельзя и сметь. А по факту, ты веровал в чудеса, потому что иначе - смерть. Если вдруг зацепит тебя крылом, то на части и наповал. Коли посмотреть под таким углом, замечательно лгут слова - Разве объяснишь, что ты лег бы там, хоть кого-то спасти сумев. Но победа расставила по местам - ты в остатке, а два в уме - Не успевших внезапно пройти в финал под защитой стальной брони. И ты знаешь, что в том не твоя вина, но попробуй-ка не винить. Алым разливаются берега, плоть бессонницы треплет гром. Говорят у парней из других бригад тоже виден такой "синдром", Говорят - перепреет, перегорит, и уляжется вновь на дно. Только красная бездна приносит ритм, что в подкорке засел давно - Шаг вперед, шаг назад, продолжай терпеть. Ночи мирные так длинны... Пляшет памяти черной тугая плеть для не знавших другой войны. Говорят, повторяют "Зато герой!", как рецепт твоего труда. Разлетался рубинами жгучий рой, когда ты наносил удар, когда плоть рассекала стальная нить. След - кармином на рукаве. А осталось тебе за троих любить этот новый - не-алый - век.
Все, что может быть сочтено добрым знаком, будет им сочтено.
Котами тёплыми не согреться, от батарей никакого толку. Зима врывается прямо в сердце и остаётся больным осколком. Его не вытащишь просто сразу: лишь глубже только войдёт иглою И затуманенный снежный разум прозрачной коркою льда укроет.
Коты не греют: самим тепла бы; зима смеётся, звенит метелью. Пред ней едины, пред нею слабы; в ледовой сказочной колыбели Своей качает, как мать младенцев, и беспокойный сон будет долог, Пока далёкой весною в сердце не станет таять её осколок.
У меня есть ручной дракон /до чего банальный сюжет/. Но он прилетает на мой балкон, уже пару десятков лет. У Дракона красивый хвост, и клыки опасно остры. Очень сложен и очень прост, мой дракон с Ледяной горы.
Иногда мы просто сидим, и на кухне пьем черный чай. Я читаю ему стихи, изливаю свою печаль. Он качает слегка головой, когтем мягко касаясь плеча - что ему мой ребяческий бой, битва на деревянных мечах. Его шкура - единый шрам. Сколько он одолел врагов, покорил чужеземных стран, огнедышащий сын богов?
Иногда, (это лучшие дни), он берет меня полетать. читать дальшеЯ узнал, как красив этот мир, как прекрасна небесная гладь. Я хватаюсь за чешую, /только руки дрожат слегка/. Может быть, я его приют, среди серых и старых скал? Может быть он собрал во мне, (словно я - это детский пазл), память прошлых своих друзей, чьи-то мысли, обрывки фраз. И когда он становится тих, и задумчиво смотрит в даль, вспоминая тех, что найти, невозможно, и очень жаль. Я не пачкаю тишину, чередой бесполезных слов. Я не видел его войну, да, и в общем-то, не готов.
С ним легко удается молчать, будто мы вместе прожили жизнь, каждый день пили горький чай, и считали огни-этажи. Он не станет читать мораль, /хотя и на язык остёр/. Но согреет, когда февраль, и дыханьем зажжет костер. И пусть все называют - чудак, раз держу незакрытым балкон. Я не против, когда вот так, рядом спит мой ручной дракон.
Я гадала на жертвенной крови, смотрела в кофейную гущу, Прорицала по рунам, по желчи густой журавля. Ведьмы знают всегда, что им день заготовил грядущий. Знаю: завтра костёр мой приманит зачем-то тебя.
Ты застенчиво глянешь, мои обнимая колени, Скажешь: рыжая ведьма, меня поучи ворожить. Я подброшу в костёр узловатых дубовых поленьев. "Для начала, родная, учись-ка как следует жить".
"Расскажи мне о мире!" — примешься ведьму упрашивать, — "О земных чудесах и о каждом вселенском столпе". Я подброшу в костёр смоляные еловые лапищи. "Для начала, глупышка, всё-всё разузнай о себе".
Скажешь мне, мол, душа моя чёрствая, грешная. Расплескается смех мой в беззвучной вечерней глуши. Вот же глупость какая, моя ты дурашка потешная. Ведь у рыжих — все знают — нет от роду вовсе души.
Ты белый, я черный. Пыль снежная вьется. Искрится в сугробах продрогшее солнце. Морозно, колюче, ледышки-иголки... Но знаешь, так - лучше, чем привязь. Без толку. Бок о бок, синхронно. Обычное дело. Заснеженный черный, и в инее белый. Снег в пену сбивая… греть шкуру дыханьем, И снова петляя, тропу заметаем. Ты белый, я черный. Всего лишь расцветка. Свободой клейменный, и раб, с шрамом-меткой Так вышло. Все просто. Столкнулись-сцепились. И ночью по звездам… И лопнула привязь. Ты белый, как утро, я черный, я темный. Без света сгоревший, до пепла сожжённый. К чему лишний пафос? Наш путь - до рассвета. И может… не сразу мы встретимся где-то. Где будет не важно, чья масть нынче в моде. И ценник не станет пометкой на морде. Там… веришь? Я знаю, смешно и нелепо Ты белый. Я… глупый. Навечно и слепо, Синхронно, бок о бок, согрею дыханьем. Пусть вьется дорога. Как скажешь… любая.
Слышал, что за вредность молоко дают. Пойду, что ли, повредничаю
Полнолуние. Свечи. Кровавая месса. И платье бордовое с подолом в пол - Я буду сегодня сама демонесса. Пусть молится тот, кому жертвенный стол Заменит последнее ложе.
Усладой мне запах холодного пота, Мурашками в теле агнца липкий страх - Невестой мне быть самого Астарота. Пусть мир обратится внезапно во прах! Меня это не потревожит.
Душа безнадёжная трижды треклята, Но если бы мне хоть немного свезло - Пусть кто-то сказал бы, что не виновата, То это гремучее чёрное зло Не стало бы литься под кожей.
Случился тот день одиноким и страшным, И душу свою я сама прокляла - Так пусть для других теперь кажется важным Зачем и по ком звенят колокола! Меня это больше не гложет.
"Закрывай эту книгу, на полку поставь, и всё!". Ты листаешь страницы, ты ждешь, что вот-вот Басё Или Гранин...Но ждать бесполезно, друг. Ее автор - ты, и страничный замкнулся круг.
Что написано в ней - перепишет потом другой. Ты ее закрывай, на сегодня пора на покой. Будет завтра другая жизнь, будет все опять, И начнешь сначала в линейку слова слагать,
А сегодня ночь, и за окнами воют псы. Убираешь книгу и ждешь вечерней росы, Умываешь ею уснувших своих детей - Мысли те, что уже не напишешь в ней.
берегите психов, чужаков, еретиков, ведь всё переплетено ☆ 虎猫
моя голова - пустой полусломанный телевизор, мои мысли растекаются светящейся фиолетовой кровью из-под расплавленных линз, оборванные сигналы пересекают небо и разум, перетекают в душу по пальцам, по проводкам и каналам, чтобы все сразу замерли, пойманные в радужно-бензиновый снег, в его анестезию и сеть, все будут смотреть все будут просто смотреть. прожжёнными глазами провожая поезда из своей антиутопии снов, уходящие в безмолвие пропитанных смертельной пылью своих городов трещины, разъедающие их стены, радио, разрывающее перепонки, круги сужаются, мосты рассыпаются в прах, на всех экранах и всех восьми сторонах - святые сами сожрут подонков. а мне не нужно имя, не нужно места и сердца, между решётками и потолками блевотного мира уже больше некуда деться, я собираю в себе всю вашу Тьму, мои провода начинают петь - все будут гореть. все будут просто гореть.
Слышал, что за вредность молоко дают. Пойду, что ли, повредничаю
Повезло кому-то с крыльями родиться, А мои пушатся в глиняном горшке. Я их поливаю талою водицей, И они набрали дюйма два в вершке.
Страшными ночами я им напеваю О прекрасных птицах с крыльями подстать. Может, оперимся мы к началу мая И начнём учиться понизу летать.
И однажды утром в маревом когда-то Мы взойдём неспешно прямо на карниз В непреклонной вере, в вере не предвзятой, Что мы рухнем в небо, а не камнем вниз.
Она придёт, звеня ключами, в полночь. - Ты помнишь? - Нет, Мне помогли забыть. Их было трое, На столе, что рядом, лежали только ножницы и нить. Одна смеялась, плакала другая, а третья молча прятала лицо. Она кивает: "Знаю, милый, знаю", С руки снимая бережно кольцо. Она подарит жизнь тебе - чужую. Она тебе нужна? Ей нужен ты? Зачем тебе твоя? Отдай пустую, так будет безопасней. Что - мечты? Пустой то звук, пустое слово, душит Ведь липкий страх от криков по ночам. Зачем тебе твоя, ведь ты простужен От всех тех тайн, что как-то умолчал.
Она придёт, звеня ключами, в полночь. "Зачем тебе твоя, отдай же мне". Она придёт, и ты ведь ей откроешь. И красным отразится крик в луне.
Тебе ведь дали жизнь, а не вернули, И тьма, и холод давит на виски. Твои мечты - что в море утонули, Осталось только плакать от тоски.
Она пришла, как ты просил, средь ночи, Тебя освобождая от оков.
И ты поймёшь, омыв слезами сердце. Тебе, вестимо, больше не согреться: Там нет ни снов, ни песен, ни стихов.
На крыло - словно шаг за пределы земного пространства. Там, куда он поднимет, и солнце белей, и черней небосвод. Там, за гранью земного, сильнее всего постоянство Неизменных констант, что приводят назад самолет.
Высота - двадцать две*, и без маски ты даже не дышишь, Тело вжато в удобные кресла, а сердце поет, И в висках крови стук наравне с голосами диспетчеров слышишь, И не думаешь даже, что будет не крайним полет.
Смерти нет за пределом пространства, есть крылья и ветер. Через сорок минут ты вернешься, запомнив отныне Ощущение "G -3" и звенящее чувство: на свете Ничего нет острей, чем в почти безвоздушной пустыне
Подниматься все выше, считая в пути километры, И назад опускаться, то в "бочку", то в "петлю" идя, И швыряя турбиной потоки горячего ветра, Замирать в небесах, прямо здесь в невесомость уйдя.
Ты вернешься, конечно, но будешь отравлен навеки, И уже не сумеешь забыть, и однажды вернешься назад, Чтобы вздернуть штурвал, и Земле доказать - человека От небес удержать не способен ни рай и не ад.
* Двадцать две тысячи метров - высота полета МиГ-29 в стратосфере
Я не знаю, что там, за бегущей строкой: солнцем залитый луг или сотня капканов. На перроне осталась февральская тьма, испещренная светом столбов-великанов. В этом мире дорог есть, бесспорно, места, где захочешь замедлить свой шаг и остаться. Там не нужно метаться по разным углам, каждый раз разрывая себя на абзацы.
Можно быть целым текстом, как нитка, сплошным, нацарапанным в спешке на хрупкой салфетке, Заворачивать в строки мечты, словно в плед, не деля свой листок на линейки и клетки. Не бояться повесить любую мишень на крючки запятых и добиться победы. Не бояться шагать за поля, рисковать и не слышать гремящие цепи запретов.
Ты однажды сказал, что чернильная нить завивается так, как никто не пред скажет. Некто сверху кладет перед нами лишь лист, и мы сами ведем путешествие наше. Обнимая меня, ты с улыбкой шепнул: "не пытайся в угоду кому-то быть кем-то", Не гуляй по ночам и пореже кури. А еще я безумно люблю хэппи-энды".
Люди молят о Божьем слове, люди жаждут увидеть Рай. Хватит Господа беспокоить. Что вам надо Ему сказать? - В мире много плохих вещей, палачей, катастроф, чумы. Я спрошу у него «Зачем?», я спрошу у него «В чем смысл?»
- В чем мы, боженька, виноваты? Может, это какой-то Ад? - Сделай, боже, меня богатым. В остальном не мешай мне, брат. - Знак подай мне, прошу, о Боже, как мне, Господи, поступить? - Будь, пожалуйста, осторожен, когда будешь меня будить.
- Мне соседа беднее сделай, пусть другим будет много хуже. - Я бы много чего хотела… Друга, денег, ребенка, мужа… - Почему мы такие, Боже? Я хотел бы побольше рук. - Сделай Боже меня похожей на красивых моих подруг.
- Есть ли кто-то, кто выше Бога? Может Господи умереть? - Я спрошу у него дорогу, по которой могу взлететь. - Люди верят в тебя, мой Бог, люди верят в Эдем и пекло. Я, наверное, бы не смог… верить, Господи, в человека…
Люди молят о Божьем слове, люди жаждут увидеть Рай. Хватит Господа беспокоить. Что вам надо Ему сказать? - Есть ли, Бог, у тебя жена? Может, Боже, тебе невмочь? Боже, как у тебя дела? И могу я тебе помочь?..