четверг, 23 апреля 2015
фольклорный элемент
Допустим, тебе надоело.
Дошедшее до предела
скукожившееся тело
(хребет, ножки, ручки-плети
и что там еще в комплекте…),
отныне сродни кусту,
«где сяду, там и взрасту»,
навек избирает – стул.
Допустим, прошла неделя.
Родные не доглядели,
и вот ты на самом деле
становишься бестелесен:
мурашками лезет плесень,
опята и славный ягель…
Прибежище для трудяги;
тепло и темно под мохом
и в целом, вообще, неплохо.
Допустим, проходит год.
Стул канул, ушел в расход,
и ты уже – огород.
От низших растений к высшим,
ты умер, а значит, выжил,
пусть кольца растут под коркой.
Ты репка и помидорка,
родные в своем кругу
проварят тебя в рагу,
на ужин отдав врагу.
И враг, переполнив пасть,
Точнехонько дуба даст.
И так, осчастливив мир,
Родные закатят пир,
Избавившись от врагов.
И радостно сто рядков
удобрив и прополов,
рассядутся у столов
под тенью твоих стволов.
среда, 22 апреля 2015
поднять электродвигатель! (с)
Вольному воля. Воздух, песок и скалы. Тихое море самых глубоких чувств.
Горе, как тембр голоса, уникально - скроено впору, по твоему плечу.
Медленно в почву сдержанности врастая, куртку сменил на драповое пальто.
Времени много. Скажем, его хватает. Правда, не очень ясно пока, на что.
Передохнул, как будто бы стал моложе. Третий десяток, будет сороковой.
Женщина гладит сонным дыханьем кожу и от него не требует ничего.
Вот оно - счастье, вроде бы без кавычек: греет ладони теплый собачий рык,
благоприобретенная цепь привычки держит у меблированной конуры.
Воздух - хоть черпай ложкой, густой и пресный. Влажность такая - даже рябит в глазах.
... Но иногда бывает - газуешь с места, не проверяя, целы ли тормоза,
и замечаешь - сколько прошло-то, сколько? День за пять суток, месяц - за тридцать лет! -
вычерченную будто лимонным соком чью-то усмешку на лобовом стекле.
Как говорил - слова поучали строго, нёбо студили пулькою из свинца:
"В этом-то, мол, и прелесть любой дороги - не ожидать логического конца,
делать свой выбор, сделал - потом не парься и не бросай работу на полпути..."
Он выбирает скучную безопасность -
лучшую из возможных альтернатив.
(c) Mihailina
Горе, как тембр голоса, уникально - скроено впору, по твоему плечу.
Медленно в почву сдержанности врастая, куртку сменил на драповое пальто.
Времени много. Скажем, его хватает. Правда, не очень ясно пока, на что.
Передохнул, как будто бы стал моложе. Третий десяток, будет сороковой.
Женщина гладит сонным дыханьем кожу и от него не требует ничего.
Вот оно - счастье, вроде бы без кавычек: греет ладони теплый собачий рык,
благоприобретенная цепь привычки держит у меблированной конуры.
Воздух - хоть черпай ложкой, густой и пресный. Влажность такая - даже рябит в глазах.
... Но иногда бывает - газуешь с места, не проверяя, целы ли тормоза,
и замечаешь - сколько прошло-то, сколько? День за пять суток, месяц - за тридцать лет! -
вычерченную будто лимонным соком чью-то усмешку на лобовом стекле.
Как говорил - слова поучали строго, нёбо студили пулькою из свинца:
"В этом-то, мол, и прелесть любой дороги - не ожидать логического конца,
делать свой выбор, сделал - потом не парься и не бросай работу на полпути..."
Он выбирает скучную безопасность -
лучшую из возможных альтернатив.
(c) Mihailina
I am self-made human beast.
POV Снейпа после того самого разговора с Дамблдором.
***
Знать бы теперь — кому за тебя молиться -
Мерлину или маггловскому Христу?
Мальчик, зачем, ну, зачем ты вообще родился
С раннего детства приговоренным к кресту?
Боли и горя, видимо, было мало -
Тяжек могильный камень моей вины -
Сына любимой, как Авраам барана,
Сам буду должен взвести на алтарь войны...
Был бы моим, я бы сильно тобой гордился -
Жизнелюбивым — наперекор судьбе!
Мальчик, зачем, ну, зачем ты вообще родился
С раннего детства приговоренным к войне...
***
Знать бы теперь — кому за тебя молиться -
Мерлину или маггловскому Христу?
Мальчик, зачем, ну, зачем ты вообще родился
С раннего детства приговоренным к кресту?
Боли и горя, видимо, было мало -
Тяжек могильный камень моей вины -
Сына любимой, как Авраам барана,
Сам буду должен взвести на алтарь войны...
Был бы моим, я бы сильно тобой гордился -
Жизнелюбивым — наперекор судьбе!
Мальчик, зачем, ну, зачем ты вообще родился
С раннего детства приговоренным к войне...
you're reaping what you've sown
...и тогда улыбнешься, себя обозвав никем
вложив в это все и чуть больше, быть может
(снова)
история любит трагизм и repeat. became
«ты должен подняться»
но «должен» — всего-лишь
слово.
..и если ты стоишь на коленях — сумей не встать
осклабившись так, что дьяволу станет страшно
и если ты на коленях стоишь, то ты ляжешь спать
солгав себе, что у ног того, кто поставил тебя на них
не опасно.
в ночи тишина плодит тишину. и големов, что привычно
ты видишь то, чего нет
(как обычно)
но звезды сияют;
совсем не скоро
рассвет.
вложив в это все и чуть больше, быть может
(снова)
история любит трагизм и repeat. became
«ты должен подняться»
но «должен» — всего-лишь
слово.
..и если ты стоишь на коленях — сумей не встать
осклабившись так, что дьяволу станет страшно
и если ты на коленях стоишь, то ты ляжешь спать
солгав себе, что у ног того, кто поставил тебя на них
не опасно.
в ночи тишина плодит тишину. и големов, что привычно
ты видишь то, чего нет
(как обычно)
но звезды сияют;
совсем не скоро
рассвет.
Nolite te bastardes carborundorum
Разная масть впивалась в горло сухим намеком,
Мы раздирали грань, братаясь в побегах в жизнь.
Небо смотрело в нас жестоким, чужим упреком.
Ничего, брат. Будет больно - держись.
Сопли оставим слабым - не положено нам по части,
(В чьих руках горечь - тому недолго бежать).
Ничего, брат. Будет море и счастье.
Нужно только смерть удержать.
Нужно только следы зачистить да дать лепиле,
Чтобы он залатал дыры в плечах и душах.
Ничего, брат, выспимся мы в могиле.
Ничего, брат. Лишние в связи уши.
Мы раздирали грань, братаясь в побегах в жизнь.
Небо смотрело в нас жестоким, чужим упреком.
Ничего, брат. Будет больно - держись.
Сопли оставим слабым - не положено нам по части,
(В чьих руках горечь - тому недолго бежать).
Ничего, брат. Будет море и счастье.
Нужно только смерть удержать.
Нужно только следы зачистить да дать лепиле,
Чтобы он залатал дыры в плечах и душах.
Ничего, брат, выспимся мы в могиле.
Ничего, брат. Лишние в связи уши.
вторник, 21 апреля 2015
Еще одна жизнь. Как песчинка на пляже. Биение пульса. Дыхание. Мысли.
Попытка придать себе капельку смысла, назвать сей отрезок судьбой.
На месте тебя мог родиться любой. Носить твое имя, крыло и рубашку.
Любить твои диски, гитару, фисташки, девчонку, с которой ты спишь.
Зачем же тогда ты со мной говоришь? Устал от метро? От работы? Кредитов?
А, может, голодным прикинулся сытый и требует что-то опять?
Сосед твой из третьей в свои двадцать пять не может «бежать» до метро на коляске.
Кредиты и вовсе покажутся сказкой тому, кто считает часы.
Тебе ли пенять на длину полосы, что в черный окрасил по собственной воле?
И ссору с девицей приравнивать к боли, которой тебе не понять?
И даже меня ты не можешь узнать. А мы ведь встречались... Не помнишь ту осень?
Разбитый «Хендай» на шоссе номер восемь... Я выбрал тогда твою мать.
Эй, бармен, не нужно ему подливать...
(с) Deacon
Попытка придать себе капельку смысла, назвать сей отрезок судьбой.
На месте тебя мог родиться любой. Носить твое имя, крыло и рубашку.
Любить твои диски, гитару, фисташки, девчонку, с которой ты спишь.
Зачем же тогда ты со мной говоришь? Устал от метро? От работы? Кредитов?
А, может, голодным прикинулся сытый и требует что-то опять?
Сосед твой из третьей в свои двадцать пять не может «бежать» до метро на коляске.
Кредиты и вовсе покажутся сказкой тому, кто считает часы.
Тебе ли пенять на длину полосы, что в черный окрасил по собственной воле?
И ссору с девицей приравнивать к боли, которой тебе не понять?
И даже меня ты не можешь узнать. А мы ведь встречались... Не помнишь ту осень?
Разбитый «Хендай» на шоссе номер восемь... Я выбрал тогда твою мать.
Эй, бармен, не нужно ему подливать...
(с) Deacon
Постмодерн подсмотрен
у входа вахтер проверял билеты
и мы толпились в фойе
потом
всех разом запустили в зал
мы заняли места и ждали спектакля
но вместо актеров
на сцене
появились
какие-то люди
какие-то другие люди
и один из них подошел к микрофону
и сказал
– Чрезвычайная ситуация
Спектакль отменен
Всем оставаться на своих местах
/а кто-то в фойе запирал двери в зал/
его вежливый
но твердый голос
был убедительнее
группы людей в военной форме и с кобурами
вышедшей из правой кулисы
а из левой навстречу им
вышла группа людей в рясах
обе группы встретились за спиной человека у микрофона
и он продолжал
читать дальше
и мы толпились в фойе
потом
всех разом запустили в зал
мы заняли места и ждали спектакля
но вместо актеров
на сцене
появились
какие-то люди
какие-то другие люди
и один из них подошел к микрофону
и сказал
– Чрезвычайная ситуация
Спектакль отменен
Всем оставаться на своих местах
/а кто-то в фойе запирал двери в зал/
его вежливый
но твердый голос
был убедительнее
группы людей в военной форме и с кобурами
вышедшей из правой кулисы
а из левой навстречу им
вышла группа людей в рясах
обе группы встретились за спиной человека у микрофона
и он продолжал
читать дальше
Я был изрядно романтический
Писал сонеты, посвящения
И был мне близок стиль готический
И вся эпоха просвещения
Чуть позже я, увлекшись "измами"
Стал откровенно дерзновенным
И с поэтессами капризными
Был небоскрёбом здоровенным
Я стал потливым из сопливого
И мрущим в помещении душном
В разрезе общества крикливого
Стал абсолютно равнодушным
И, пряча складки под одеждою
Все обращаясь к древним рунам
Я жив одной всего надеждою
Что может быть я стану умным
Писал сонеты, посвящения
И был мне близок стиль готический
И вся эпоха просвещения
Чуть позже я, увлекшись "измами"
Стал откровенно дерзновенным
И с поэтессами капризными
Был небоскрёбом здоровенным
Я стал потливым из сопливого
И мрущим в помещении душном
В разрезе общества крикливого
Стал абсолютно равнодушным
И, пряча складки под одеждою
Все обращаясь к древним рунам
Я жив одной всего надеждою
Что может быть я стану умным
понедельник, 20 апреля 2015
Inside my heart is breaking, my make-up may be flaking. But my smile still stays on.
Швейцарский перочинный нож, французский батон из Ашана.
Мне нравится, как ты закидываешь голову, чтобы допить остатки.
Stabat Mater Вивальди, и шалая боль решает: "уходя уходи". Уходит.
Ты вроде бы знаешь все, но этого как-то мало.
Уходя возвращайся. Я начну ждать с начала
времен, на набережной, у канала
и у синеющего в темноте собора.
Я скоро дождусь, и это лучшая в мире угроза.
В дождь гроздья рябины бьются в окно, как сердце:
нерегулярно, ярко, и это стоит увидеть.
Из всех докторов никто так настоятельно не советовал мне выпить,
как мой единственный и неповторимый бог- Город.
И я, кстати, выпиваю
коктейли, лонги, шоты, коктейли...
пролог, эпилог- шут с ним, в каком порядке.
Будь я Ахиллес, сердце бы хранил в пятке,
но я Магомет, к которому сошли горы
пластом лавинных небезопасных чувств.
Ты вроде бы знаешь все, но этого как-то мало.
Я не умею словами, но ,видишь, уже учусь.
Мне нравится, как ты закидываешь голову, чтобы допить остатки.
Stabat Mater Вивальди, и шалая боль решает: "уходя уходи". Уходит.
Ты вроде бы знаешь все, но этого как-то мало.
Уходя возвращайся. Я начну ждать с начала
времен, на набережной, у канала
и у синеющего в темноте собора.
Я скоро дождусь, и это лучшая в мире угроза.
В дождь гроздья рябины бьются в окно, как сердце:
нерегулярно, ярко, и это стоит увидеть.
Из всех докторов никто так настоятельно не советовал мне выпить,
как мой единственный и неповторимый бог- Город.
И я, кстати, выпиваю
коктейли, лонги, шоты, коктейли...
пролог, эпилог- шут с ним, в каком порядке.
Будь я Ахиллес, сердце бы хранил в пятке,
но я Магомет, к которому сошли горы
пластом лавинных небезопасных чувств.
Ты вроде бы знаешь все, но этого как-то мало.
Я не умею словами, но ,видишь, уже учусь.
воскресенье, 19 апреля 2015
Пусть неровен и петлист путь до сказочного мира: я не просто эскапист – я прикончил конвоира. © Е.Лукин
Листья на встречной,
листья навстречу…
В той стороне куда
фары по мороси свет свой мечут —
дом, где тебе оправдаться нечем —
шире ворот беда.
В горле обида — горла шире,
не проглотить — свежо.
И остаётся под блюз в эфире
лета и осени перемирье
красное платежом.
Бар на обочине, сумрак ночи…
Кто ты, чтоб быть Ей нужнее прочих?!
листья навстречу…
В той стороне куда
фары по мороси свет свой мечут —
дом, где тебе оправдаться нечем —
шире ворот беда.
В горле обида — горла шире,
не проглотить — свежо.
И остаётся под блюз в эфире
лета и осени перемирье
красное платежом.
Бар на обочине, сумрак ночи…
Кто ты, чтоб быть Ей нужнее прочих?!
суббота, 18 апреля 2015
Зима пробуждает аппетит. Пока на улицах лежит снег, шоколадное пирожное - лучшее лекарство. (c)
посв. Сильвии Плат
(1932-1963)
Невыразимая тоска,
Застывшая под небесами...
Она соперничала с нами.
И как и ты - была близка.
Рука в руке, и поцелуй,
Последний поцелуй в ключицу.
Чему не суждено - не сбыться.
Живи, любимый, не горюй
Ты обо мне... того не стоит
Тоска безумная моя...
Оттуда - из небытия,
Над острым шпилем колоколен
Я тихо улыбнусь тебе,
Когда мое забудешь имя
И родинку у края рта.
А я отныне - пустота...
Бездонная... почти нирвана.
Я умерла...
Как это странно.
Но снова - с чистого листа
Начнется день,
И лучик света
По спящему лицу скользнет.
К тебе я прикоснусь губами...
Невыразимое словами -
Любовь...
и вечность...
и исход...
(1932-1963)
Невыразимая тоска,
Застывшая под небесами...
Она соперничала с нами.
И как и ты - была близка.
Рука в руке, и поцелуй,
Последний поцелуй в ключицу.
Чему не суждено - не сбыться.
Живи, любимый, не горюй
Ты обо мне... того не стоит
Тоска безумная моя...
Оттуда - из небытия,
Над острым шпилем колоколен
Я тихо улыбнусь тебе,
Когда мое забудешь имя
И родинку у края рта.
А я отныне - пустота...
Бездонная... почти нирвана.
Я умерла...
Как это странно.
Но снова - с чистого листа
Начнется день,
И лучик света
По спящему лицу скользнет.
К тебе я прикоснусь губами...
Невыразимое словами -
Любовь...
и вечность...
и исход...
пятница, 17 апреля 2015
я выжил там, где мамонты замерзли
размер не важен, важен след, который ты оставишь на моей земле. в моей душе, изрезанной винтами катеров.
привет. я до сих пор ищу подтексты, смыслы, тобою сказанных когда-то колких слов,
которые бросала мне в лицо ты, надеясь ранить глубоко, оставить шрамы, метки.
не спасло. я все равно нашла, за что тебя любить. и псом голодным подбирать внимания объедки
не устану. пока горит и греет, обжигает языками ярко/алыми. ты не поймешь никогда
спонтанность моих действий или молчания. ставлю на черное. своеобразная игра
не кончается. швыряешь фишки на стол, уходишь, хлопая дверью, но азарт берет свое.
возвращаешься. раскидываешь партию и, полагаясь на удачу, все ставишь на зеро.
рулетка сломана. тебе не выиграть в этот раз, но и не проиграть, ты знаешь.
оборвана та нить, что прошивала нас двоих. но я ведь чувствую, как дико ты скучаешь.
неважно. все это лирика, смешная подростковая, и даже глупая местами.
однажды. пройдя все лабиринты, переходы, новые пути искать к тебе не стану.
я знаю. ты снова бросишь горсть колючих едких слов, не веря ни во что, как прежде.
все отрицая. и пытаясь в сотый раз убить во мне себя. но лезвие тупое и не режет.
тебя так много. не понимаю, как умещаешься ты там. так тесно...
но зря стараешься, ты ж знаешь, не прогоню, не вытащу занозу.. бесполезно
привет. я до сих пор ищу подтексты, смыслы, тобою сказанных когда-то колких слов,
которые бросала мне в лицо ты, надеясь ранить глубоко, оставить шрамы, метки.
не спасло. я все равно нашла, за что тебя любить. и псом голодным подбирать внимания объедки
не устану. пока горит и греет, обжигает языками ярко/алыми. ты не поймешь никогда
спонтанность моих действий или молчания. ставлю на черное. своеобразная игра
не кончается. швыряешь фишки на стол, уходишь, хлопая дверью, но азарт берет свое.
возвращаешься. раскидываешь партию и, полагаясь на удачу, все ставишь на зеро.
рулетка сломана. тебе не выиграть в этот раз, но и не проиграть, ты знаешь.
оборвана та нить, что прошивала нас двоих. но я ведь чувствую, как дико ты скучаешь.
неважно. все это лирика, смешная подростковая, и даже глупая местами.
однажды. пройдя все лабиринты, переходы, новые пути искать к тебе не стану.
я знаю. ты снова бросишь горсть колючих едких слов, не веря ни во что, как прежде.
все отрицая. и пытаясь в сотый раз убить во мне себя. но лезвие тупое и не режет.
тебя так много. не понимаю, как умещаешься ты там. так тесно...
но зря стараешься, ты ж знаешь, не прогоню, не вытащу занозу.. бесполезно
четверг, 16 апреля 2015
Я пуля, пущенная в цель, но ты не знал о том. Я пробиваю восемь тел, чтоб обрести свой дом. У девяти небесных сфер не сосчитать орбит, для девяти посланцев путь открыт.
Для сбившейся с курса собаки сто вёрст - не крюк.
Я с Богом дорог беседы опять веду.
"Сквозь ночь, - говорит, - ты не бойся, я проведу..." -
И солнцем уже рассветится виадук.
Мой друг, мой бессмертный ангел бесснежных зим!..
Непоняты мы осевшими здесь людьми.
"Не думай о них, - отвечает. - Перо возьми".
И я расплачусь этим пёрышком за бензин -
Упавшим с запястья нечаянного крыла,
Которым по тёмному небу пурга мела
(Здесь просто дорога кого-то к себе взяла,
Здесь белая птица летела -
и та-
я-
ла),
Тем пёрышком, обнимавшимся здесь с землёй,
Обросшим по краю причудливой бахромой,
Оставшимся пятнышком светлым на осевой -
Когда и меня заберут, повезут домой.
...Весной вырастает на старых могилах мох
И новые песни на прежних обрывках строк,
И люди боятся, не ходят за край дорог,
Но я - пёс Господень, и Бог мой - дорожный Бог.
Хельта Витковская
vk.com/hellta
* глагол "рассветится" отвечает на вопрос "что делает?", а не "что сделает?".
Виадук - такой мост с путепроводом.
Осевая - линия разметки посередине проезжей части.
Я с Богом дорог беседы опять веду.
"Сквозь ночь, - говорит, - ты не бойся, я проведу..." -
И солнцем уже рассветится виадук.
Мой друг, мой бессмертный ангел бесснежных зим!..
Непоняты мы осевшими здесь людьми.
"Не думай о них, - отвечает. - Перо возьми".
И я расплачусь этим пёрышком за бензин -
Упавшим с запястья нечаянного крыла,
Которым по тёмному небу пурга мела
(Здесь просто дорога кого-то к себе взяла,
Здесь белая птица летела -
и та-
я-
ла),
Тем пёрышком, обнимавшимся здесь с землёй,
Обросшим по краю причудливой бахромой,
Оставшимся пятнышком светлым на осевой -
Когда и меня заберут, повезут домой.
...Весной вырастает на старых могилах мох
И новые песни на прежних обрывках строк,
И люди боятся, не ходят за край дорог,
Но я - пёс Господень, и Бог мой - дорожный Бог.
Хельта Витковская
vk.com/hellta
* глагол "рассветится" отвечает на вопрос "что делает?", а не "что сделает?".
Виадук - такой мост с путепроводом.
Осевая - линия разметки посередине проезжей части.
среда, 15 апреля 2015
Когда доходит до общения, я становлюсь вообще не я.
Чуть, — под ветром, — пригнув голову,
Вновь к вокзалу бредёшь от Невы.
Через сумерек снежное олово
Смотрят вслед камнегривые львы.
На ступенях ледок припорошенный,
Как дорожкой накрытый паркет.
Сколько слов из холодного крошева
Ты составил за несколько лет! —
Пальцы будто пронизаны иглами.
Но острее — слова госпожи:
«Кай, довольно заботиться играми:
Вечность надо ещё... заслужить».
Вновь к вокзалу бредёшь от Невы.
Через сумерек снежное олово
Смотрят вслед камнегривые львы.
На ступенях ледок припорошенный,
Как дорожкой накрытый паркет.
Сколько слов из холодного крошева
Ты составил за несколько лет! —
Пальцы будто пронизаны иглами.
Но острее — слова госпожи:
«Кай, довольно заботиться играми:
Вечность надо ещё... заслужить».
Шило в попе - мой внутренний стержень
Память сложилась в кукиш, забвения ищет рьяно.
Чувства проходят сами, как насморк или бронхит.
Будущее пластично, внутренний крыс буянит
Царапая душу писком, и рифмами говорит.
Чем тяжелей живется, тем слаще у нас печали
Тем откровенней пляски, тем чумовЕй дурдом
Внешне мы все в порядке, даже когда в случайном,
Каемся в несодеянном. Празднуем, если убьем.
Ангел парит над крышей, ангел всегда при деле:
Сменит в машине масло, в куртку подкинет Кент.
Цены на водку снизит в праздник Победы дЕдам
Тем, кого в рай вне списков пустят в любой момент.
А люди живут, как жили, на поле оставив мины,
режут и жгут друг друга, где крест был – зияет ноль,
Считают причиной следствие, за истину держат мифы,
Изменой считают правду и пьют за чужую боль.
Но кто-то сияет светом в глубинах людских затмений
Неважно – поэт иль ангел, застрявший среди светил,
За что, что влезал рулеткой в таблицу чужих счислений,
Подкрутят его, как лампу, чтоб небо зря не коптил.
Ангелы рвут шаблоны, рисуют в комментах смайлы
Спрямляют спираль молчанья и правдой взрывают СМИ,
Жаль, что шизы так много, а истины – слишком мало,
И волк убегает в чащу, сколько его не корми.
…Как сериал дурацкий, этот апрель затянут
Слякотной круговертью, муторен и трэшов.
И как написал бы Бродский – «однажды мы все растаем,
Просто с меня, наверное, лед еще не сошел».
Чувства проходят сами, как насморк или бронхит.
Будущее пластично, внутренний крыс буянит
Царапая душу писком, и рифмами говорит.
Чем тяжелей живется, тем слаще у нас печали
Тем откровенней пляски, тем чумовЕй дурдом
Внешне мы все в порядке, даже когда в случайном,
Каемся в несодеянном. Празднуем, если убьем.
Ангел парит над крышей, ангел всегда при деле:
Сменит в машине масло, в куртку подкинет Кент.
Цены на водку снизит в праздник Победы дЕдам
Тем, кого в рай вне списков пустят в любой момент.
А люди живут, как жили, на поле оставив мины,
режут и жгут друг друга, где крест был – зияет ноль,
Считают причиной следствие, за истину держат мифы,
Изменой считают правду и пьют за чужую боль.
Но кто-то сияет светом в глубинах людских затмений
Неважно – поэт иль ангел, застрявший среди светил,
За что, что влезал рулеткой в таблицу чужих счислений,
Подкрутят его, как лампу, чтоб небо зря не коптил.
Ангелы рвут шаблоны, рисуют в комментах смайлы
Спрямляют спираль молчанья и правдой взрывают СМИ,
Жаль, что шизы так много, а истины – слишком мало,
И волк убегает в чащу, сколько его не корми.
…Как сериал дурацкий, этот апрель затянут
Слякотной круговертью, муторен и трэшов.
И как написал бы Бродский – «однажды мы все растаем,
Просто с меня, наверное, лед еще не сошел».
Hlarelyë corda cára lindalë nyérenen
Этот свет был слепяще ярким, как дыханье весны в апреле,
Краткий миг, городскую полночь разукрасивший в рыжий цвет.
Мне всегда говорили: вспомнишь. За секунду до смерти вспомнишь,
Всё, что пройдено в этом теле, вереницу прожитых лет.
Ночь упрямо ползет к рассвету, замирает секундной стрелкой.
Перепутав асфальт и небо, в лужах плавают облака,
Утекая сквозь звёздный невод. Сквозь бездонный небесный невод,
Чертят дуги сухой побелкой у раздробленного виска.
Этот свет был слепяще яркой, бесконечной дорогой к дому,
По проспектам, спеша на помощь, вытанцовывала гроза.
Мне всегда говорили: вспомнишь. Умирая, конечно, вспомнишь.
Я запомнила только кому. И визжащие тормоза.
Кайлиана Фей-Бранч
Краткий миг, городскую полночь разукрасивший в рыжий цвет.
Мне всегда говорили: вспомнишь. За секунду до смерти вспомнишь,
Всё, что пройдено в этом теле, вереницу прожитых лет.
Ночь упрямо ползет к рассвету, замирает секундной стрелкой.
Перепутав асфальт и небо, в лужах плавают облака,
Утекая сквозь звёздный невод. Сквозь бездонный небесный невод,
Чертят дуги сухой побелкой у раздробленного виска.
Этот свет был слепяще яркой, бесконечной дорогой к дому,
По проспектам, спеша на помощь, вытанцовывала гроза.
Мне всегда говорили: вспомнишь. Умирая, конечно, вспомнишь.
Я запомнила только кому. И визжащие тормоза.
Кайлиана Фей-Бранч
Зима пробуждает аппетит. Пока на улицах лежит снег, шоколадное пирожное - лучшее лекарство. (c)
***
А ты останешься со мной
В огне свечи и шуме ветра,
Когда одна приду домой,
В руке сжимая горстку пепла
Своих разрушенных надежд,
Разбитых вольно ли, невольно...
Когда я перейду рубеж,
И мне уже не будет больно
В миг все отринуть и разъять
Весь этот мир, как холст - на нитки.
Когда устану повторять
Я Богу тихую молитву...
Когда песок в моих часах
Однажды будет на исходе...
Когда заполнит сердце страх,
Вовек который не уходит.
Когда глазницы пустоты
Ко мне склонятся к изголовью,
Со мной останешься лишь ты...
И ты спасешь меня любовью.
А ты останешься со мной
В огне свечи и шуме ветра,
Когда одна приду домой,
В руке сжимая горстку пепла
Своих разрушенных надежд,
Разбитых вольно ли, невольно...
Когда я перейду рубеж,
И мне уже не будет больно
В миг все отринуть и разъять
Весь этот мир, как холст - на нитки.
Когда устану повторять
Я Богу тихую молитву...
Когда песок в моих часах
Однажды будет на исходе...
Когда заполнит сердце страх,
Вовек который не уходит.
Когда глазницы пустоты
Ко мне склонятся к изголовью,
Со мной останешься лишь ты...
И ты спасешь меня любовью.
понедельник, 13 апреля 2015
по традиции к Дню Космонавтики
Гори звезда в моих руках, гори, не гасни!
Я рад и горд быть не тобой, но твоей частью,
Всегда с Земли наверх глядеть и удивляться,
Как во вселенной до сих пор не стал скитальцем.
Я рад смотреть на небосвод, встречать закаты,
Я рад рассветы провожать, как и когда-то,
Но только ночью в тишине, объятый тьмою,
Свою безмерную тоску никак не скрою:
Меня манит и холод звёзд, и их мерцанье,
Не зря же все веками небо созерцают,
Быть может что-то вовсе неизвестно люду,
И мы не с матушки-Земли, а мы оттуда?
Осиротевшие, забытые, местами
Меня пугают, нет, не тайны, а мы сами.
Но в космос шаг, надеюсь, был наш не впустую...
Потухнет звёздочка в руках, да я раздую!
Гори звезда в моих руках, гори, не гасни!
Я рад и горд быть не тобой, но твоей частью,
Всегда с Земли наверх глядеть и удивляться,
Как во вселенной до сих пор не стал скитальцем.
Я рад смотреть на небосвод, встречать закаты,
Я рад рассветы провожать, как и когда-то,
Но только ночью в тишине, объятый тьмою,
Свою безмерную тоску никак не скрою:
Меня манит и холод звёзд, и их мерцанье,
Не зря же все веками небо созерцают,
Быть может что-то вовсе неизвестно люду,
И мы не с матушки-Земли, а мы оттуда?
Осиротевшие, забытые, местами
Меня пугают, нет, не тайны, а мы сами.
Но в космос шаг, надеюсь, был наш не впустую...
Потухнет звёздочка в руках, да я раздую!
Кругом одни засранцы, включая Гильденстерна с Розенкранцем.
Море между нами, огромное море.
Он стоит на дне бесконечного океана,
и над ним колодец света, и в нем проплывают рыбы,
проплывают в бесконечном цветном просторе,
и он смотрит вверх, в этот свет, и светло и странно,
и проходит свет сквозь толщу зеленой глыбы.
Я парю в пустоте, и вокруг меня только это
небольшое окошко, источник света,
в каковой он смотрит, и мы с ним видим друг друга,
и вокруг ничего – ни времени, ни пространства.
Море между нами, и тело его туго,
и огромна его вода, никак не прорваться.
Он стоит на дне океанской бездны, не помня лица,
он глядит наверх, с трудом различая меня.
Но пока я помню о нем – окну не закрыться,
проплывают рыбы, серебриста их чешуя,
свету не прекратиться, не оставить его в темноте.
Мой хороший, я буду держать для тебя окно.
Мой хороший, я буду гореть свечой во тщете,
я не брошу тебя, где нет времени и темно.
Он стоит, и над ним – породившая нас бездна,
Мой хороший, я изгрызу караваи железны,
мой хороший, я стану пламенем – ярче солнца,
мой хороший, гляди наверх, и все обойдется,
я не брошу тебя в бесконечном твоем просторе.
Мой хороший, клянусь,
я высушу это море.
© Лемерт /Анна Долгарева/
Он стоит на дне бесконечного океана,
и над ним колодец света, и в нем проплывают рыбы,
проплывают в бесконечном цветном просторе,
и он смотрит вверх, в этот свет, и светло и странно,
и проходит свет сквозь толщу зеленой глыбы.
Я парю в пустоте, и вокруг меня только это
небольшое окошко, источник света,
в каковой он смотрит, и мы с ним видим друг друга,
и вокруг ничего – ни времени, ни пространства.
Море между нами, и тело его туго,
и огромна его вода, никак не прорваться.
Он стоит на дне океанской бездны, не помня лица,
он глядит наверх, с трудом различая меня.
Но пока я помню о нем – окну не закрыться,
проплывают рыбы, серебриста их чешуя,
свету не прекратиться, не оставить его в темноте.
Мой хороший, я буду держать для тебя окно.
Мой хороший, я буду гореть свечой во тщете,
я не брошу тебя, где нет времени и темно.
Он стоит, и над ним – породившая нас бездна,
Мой хороший, я изгрызу караваи железны,
мой хороший, я стану пламенем – ярче солнца,
мой хороший, гляди наверх, и все обойдется,
я не брошу тебя в бесконечном твоем просторе.
Мой хороший, клянусь,
я высушу это море.
© Лемерт /Анна Долгарева/
Мой огонь горит на семи ветрах.
Когда боль в душе осядет,
Как пыль на молочный коврик,
Тебе будет очень стыдно.
Ныне гниют на свалке
Открытки, что мы писали.
Фото летают пеплом
Над городом вечно бодрым.
Даже простая ручка —
Подарок на зимний праздник —
Свой век доживает в урне.
Ты больше не любишь латте,
Не слушаешь Das и Deine,
Не пишешь смешную книгу
О женщине и мужчине.
Порою подводит память:
Рисует коварный образ,
Подбрасывает сюжеты
Из прошлой веселой жизни.
Здесь — отпускали шутки,
Там — проходили мимо
Башни с высоким шпилем.
В красном кафе однажды
Мы ели сухое мясо —
Отсутствие альтернативы
Ни капли нас не смущало.
Когда ты вконец устанешь
Вымарывать мое имя
И вспомнишь былое счастье,
Пусть тебе станет стыдно...
© Ardent Rain
Как пыль на молочный коврик,
Тебе будет очень стыдно.
Ныне гниют на свалке
Открытки, что мы писали.
Фото летают пеплом
Над городом вечно бодрым.
Даже простая ручка —
Подарок на зимний праздник —
Свой век доживает в урне.
Ты больше не любишь латте,
Не слушаешь Das и Deine,
Не пишешь смешную книгу
О женщине и мужчине.
Порою подводит память:
Рисует коварный образ,
Подбрасывает сюжеты
Из прошлой веселой жизни.
Здесь — отпускали шутки,
Там — проходили мимо
Башни с высоким шпилем.
В красном кафе однажды
Мы ели сухое мясо —
Отсутствие альтернативы
Ни капли нас не смущало.
Когда ты вконец устанешь
Вымарывать мое имя
И вспомнишь былое счастье,
Пусть тебе станет стыдно...
© Ardent Rain