Я любила его все сильнее день ото дня

В основном за то, что он не любил меня.



Я любила его все сильнее, даже во сне

Я мечтала о нем, и он приходил ко мне.



Я брала его руку, под пальцами чуя пульс,

Подносила к губам - на запах, на цвет, на вкус!



Я к нему прижималась, как пара родственных душ,

А потом просыпалась, а рядом мой добрый муж.



Я за ним следила, ждала, напрягая слух,

Когда в дверь кабинета раздастся знакомый стук,



И душа горела, томилась, как в сладком сне,

А потом надоело. Совсем надоело мне.



Удавиться, травиться, мечтать напролет весь день,

Да еще разводиться, так скучно, так страшно лень.



Позови, помани, обмани, назови своей.

Ничего не затронешь в беспечной душе моей.

Так долго ещё до весны.

Я скоро умру от усталости,

И сверху довольно безжалостно

Мне выключат яркие сны.



Такая немая тоска

С ресниц чуть опущенных катится.

Слегка оживаю по пятницам,

А так жизнестойкость низка.



Сжигаю тихонечко жизнь

И к небу стремлюсь непоседливо,

Оно всё такое же серое,

Сорвёшься, не крикнет «Держись».



«Ты больше не пишешь стихов?»

Нет, просто они очень глупые,

А люди всё более грубые

Под тяжестью смертных грехов.



«О, Господи! Как ты жесток!»,-

Воскликнет вдруг кто-то пронзительно.

О, нет. Бог несчастен действительно,

Он больше нас всех одинок.

Что за жизнь... колпак с ушами,

хруст стекла при каждом шаге,

в пальцах нить - воздушный шарик

рвется в прошлогодний снег.

Вместо утки - голубь мира

в яблоках. В пустой квартире

я - наследие Шекспира -

то ли в белой простыне,

то ли в саване венчальном

сыплю чай в чугунный чайник.

Прячу взгляд. Пишу ночами.

Игнорирую звонки.

Милый Шут... простите. Знаю,

что ходить вдвоем по краю

невозможно. Так играет

пьесу вздорный Арлекин -

зная то, что знать не должен.

...Лунный луч по нежной коже.

Мы уйдем. Возможно, позже,

но всерьез и навсегда.

Дань последних репетиций:

пудра сыплется. Ресницы

прячут взгляд. Взлететь бы птицей -

и отдасться. И отдать

невменяемую душу.

Шум дождя. Камин потухший -

это вся та четверть суши

в умной книжке для детей.

Капли - в форточку картечью.

Грим, колпак, звенит бубенчик,

ледяное слово "вечность" -

будто вилкой по воде.

Милый Шут... сотрите краску.

Это финиш, не фиаско!

Знаешь... после каждой сказки

будет следущая жизнь.

Вновь монеты этой ночью

с чьих-то глаз возьмет паромщик.

...Снова пропускаю точки

в буквах, и перо дрожит...

Не мое, не знаю автора, но мне оч нра:



...Кукла может любить своего кукловода:

Его нежные руки и тонкие пальцы,

Но лицо деревянное в ярких разводах

Заставляет хозяина куклы смеяться,



И за тонкие нити он дергает смело,

Заставляя плясать, улыбаться и слушать

Так послушное каждому вздоху тело,

Из которого сам же выпил он душу...

Моя жестокая ведьма -

Королева пурпурной реки.

Ей не нравятся мои песни

О долинах, что не найти,

Ей не нравятся мои розы

И не нравятся мои сны.

Она вновь уходит под воду,

Королева пурпурной зари.



Под ночной грозой в кружевах реки ты танцуешь свой танец.

Звезды пали вниз к серебру воды. Звезды лишь потеряли память.

По дороге в тишь, в даль, которой нет, я уйду, чтоб найти дракона.

Я сплету тебе из драконьих слез безупречную сталь короны.



Моя жестокая ведьма -

Королева пурпурной реки.

Ей не нравятся мои песни

О долинах, что не найти,

Ей не нравится ни корона,

Ни звезда в золотой пыли.

Лишь безумно ей жаль дракона,

Из пурпурной…пурпурной воды.



Под ночной грозой в кружевах реки ты танцуешь свой танец…

Звезды пали вниз, разбивая сталь. Звезды лишь потеряли память.

По дороге в тишь, в даль, которой нет, ты уходишь, моя королева.

Ты прости мне грусть и печаль мою в изумленно-прощальных напевах.

В пропахшем сумраком и сном

Нестройном мире мягких кресел

Втираю в грудь кровавый крем,

А ты опять бездушно весел

И рассуждаешь ни о чём.

Я закричу; и этот стон

О Небе, ветре, море, лесе –

Он будет благозвучней, чем

Любая из прекрасных песен.



Да что ты знаешь о вине?

Твоя вина – в твоём коктейле

Безумства, безрассудства, зла.

Как наши месяцы летели -

Мгновеньем, вечностью – во сне,

Как правда доставалась мне,

Тебе – бурьяны и метели,

И наша боль рекой текла!

Поверь, ты вспомнишь об апреле...



И вспомнишь – вспомнишь, я клянусь!

В жестоких лапах зимней стужи,

Ты – проклят, брошен, одинок

Поймёшь, что никому не нужен

И это будет… нет, не грусть –

То будет смерть! И наизусть

Вторишь, хрипишь – горяч, простужен -

Больной, несбывшийся пророк...



Ты мог бы сделать всё, что мог!

Ты мог бы жить – тебя любили!

Увы, увы – не в этой были

Горящих глаз и слабых ног...

Я думаю, волчица-мать

Тебе бы не жалела вымя...

Теперь у края всех миров

Прикован – только без оков,

Ты продолжаешь проклинать

Моё единственное имя...

И здесь, когда настанет время, час, ты повернешься, не заметив нас, или меня, и не ответишь на сброшенный тебе звонок, и оправдаешься никчемно, что он был слишком короток. И это все слова, твои же мысли, которыми ты любишь врать, а у меня есть для души лишь песни, их никому не отобрать. Что есть еще? Есть также вера, которая мешает жить. А сердце потому так озверело, что сново бросилось любить. Ты не услышишь его стука, который оглушит и гром, и не единого не звука не пророню я, а потом.... Потом все станет как и было, а сердце мертвое не в счет,- оно с безмолвием остыло. Экзамен жизнь (- читай зачет).

Зима



Лёгкой поступью, тревожа чуть листву

К нам, не ведая преград и томной лести

Предъявит счёт свой календарному листу

А осень в ожидании зимы стоит не месте



Листок опавший, пожелтевшая страница

Он как пропащая, забытая людьми душа

Метель закружит, непременно, озорница

А мы, вдохнув мороз, пройдёмся не спеша



И вьюга будет теребить замёрзшие деревья

Простуда свалит и малина, как лекарство

Дороги снегом занесёт в далёкие селенья

Увидишь снежной королевы государство



И красотой одарит потемневшие просторы

Не сможешь скрыть восторгов и улыбки

Пришла зима, которая не терпит разговоры

Она как песня, для души твоей и скрипки



Снежинки кружатся, в безумном хороводе

А звёзды с завистью поглядывают с неба

Они не могут оказаться на такой свободе

И ветер их не носит на руках, победно



А смех, что слышен во дворах белесых

Восторгам детворы не видно конца края

Но зимние деньки и тем для нас чудесны

Что царство рухнет на весеннее прощанье

/Jensen/

Но улыбки не будет,

И не будет привета,

И не будет лучащихся глаз,

И бездомный заснёт

В стороне от банкета,

От обыденных тостов и фраз.



Молчаливая ночь

Одеяло накинет

Из созвездий и ясных светил,

Но оно никогда

Не спасает от стыни,

От бесцельности искренних сил,



Не спасает от правды,

И от пакостных сплетен,

От гнилых синяков на лице…

Может быть, этот мир

Так намеренно слеплен,

Чтоб смотреть на него сквозь прицел?



И бескрылием туго

Заковало грудину –

С каждым вздохом больней и больней.

Оголённую душу

У бездомного вынут –

Небеса зарыдают над ней.



Но Всевышний закроет

Их уставшие веки,

И потушит безжизненный свет.

Я уеду отсюда,

Я уеду навеки,

И никто не помашет мне вслед.

Дождь прошёл по стеклу и оставил следы -

Те холодные мокрые капельки-слёзы,

Он внушил мне надежду на то, что не ты

Моего сердца рана, любовь и заноза.



Он внушил мне уверенность в завтрашнем дне,

Сигареты и кофе он смыл с карты жизни,

Он поверить заставил, что, может, и мне

Всё же не обойти на руке счастья линий.



Он сказать мне хотел, но не слушала я...

Лишь заплакала тихо, ему не поверив.

Дождик шёл и прошёл. Я осталась одна -

Ждать заветного стука в закрытые двери.