Я проклинаю всех и умираю ведьмой! (с)
В пропахшем сумраком и сном
Нестройном мире мягких кресел
Втираю в грудь кровавый крем,
А ты опять бездушно весел
И рассуждаешь ни о чём.
Я закричу; и этот стон
О Небе, ветре, море, лесе –
Он будет благозвучней, чем
Любая из прекрасных песен.
Да что ты знаешь о вине?
Твоя вина – в твоём коктейле
Безумства, безрассудства, зла.
Как наши месяцы летели -
Мгновеньем, вечностью – во сне,
Как правда доставалась мне,
Тебе – бурьяны и метели,
И наша боль рекой текла!
Поверь, ты вспомнишь об апреле...
И вспомнишь – вспомнишь, я клянусь!
В жестоких лапах зимней стужи,
Ты – проклят, брошен, одинок
Поймёшь, что никому не нужен
И это будет… нет, не грусть –
То будет смерть! И наизусть
Вторишь, хрипишь – горяч, простужен -
Больной, несбывшийся пророк...
Ты мог бы сделать всё, что мог!
Ты мог бы жить – тебя любили!
Увы, увы – не в этой были
Горящих глаз и слабых ног...
Я думаю, волчица-мать
Тебе бы не жалела вымя...
Теперь у края всех миров
Прикован – только без оков,
Ты продолжаешь проклинать
Моё единственное имя...
Нестройном мире мягких кресел
Втираю в грудь кровавый крем,
А ты опять бездушно весел
И рассуждаешь ни о чём.
Я закричу; и этот стон
О Небе, ветре, море, лесе –
Он будет благозвучней, чем
Любая из прекрасных песен.
Да что ты знаешь о вине?
Твоя вина – в твоём коктейле
Безумства, безрассудства, зла.
Как наши месяцы летели -
Мгновеньем, вечностью – во сне,
Как правда доставалась мне,
Тебе – бурьяны и метели,
И наша боль рекой текла!
Поверь, ты вспомнишь об апреле...
И вспомнишь – вспомнишь, я клянусь!
В жестоких лапах зимней стужи,
Ты – проклят, брошен, одинок
Поймёшь, что никому не нужен
И это будет… нет, не грусть –
То будет смерть! И наизусть
Вторишь, хрипишь – горяч, простужен -
Больной, несбывшийся пророк...
Ты мог бы сделать всё, что мог!
Ты мог бы жить – тебя любили!
Увы, увы – не в этой были
Горящих глаз и слабых ног...
Я думаю, волчица-мать
Тебе бы не жалела вымя...
Теперь у края всех миров
Прикован – только без оков,
Ты продолжаешь проклинать
Моё единственное имя...