Каждое утро щелчок двери, шепот соседок: "Ты только глянь! Тьфу, душу дьявол её забери, покарай её божья длань! Ни словечка, ни звука: зови-не зови, а глаза - два колодца без дна, и идет горделиво, как будто в крови сплошная голубизна. А вы слышали, слышали: говорят, ее кожа цвета пустынных песков. Она дома носит странный наряд и почитает чужих богов! А колечек, браслетов, ну ты посмотри! В каждом ухе серьги по три! Чужая, немая, сгинь, пропади! Душу дьявол ее забери!"

Сурия ставит чайник, заварку льет (каждый день - городской шум и гам), нерешительно в пальцах бумагу мнет и в глазницы оконных рам смотрит: те недовольно блестят в ответ - не бездна, но тот же взгляд. Сурия смотрит в окна уж сотни лет и этот город совсем не рад. Он выдыхает золу и смог, ухмыляется ей в лицо, отработанным жестом петлю дорог затягивает и с ленцой выбивает опору; зимой рычит, голодным зверем ходит вокруг, а Сурия все так же молчит: ей вспоминается пестрый круг разноцветных крыш; город летний жар поднимает из улиц и площадей, а Сурия вспоминает дневной базар, множество ярко одетых людей... Ее город - крикливый восточный рай, врата Бога из очень древних времен, солнцем омытый благословенный край.
Имя городу - Вавилон.

Её город - владыка блудниц, гордецов и могущественных царей, но известней всего сказ седых мудрецов о событиях давних дней, когда ввысь поднималось творенье детей Мардука; работа шла, и трудились усердно и богатей, и нищий; башня росла и попирала своей вершиной небесный свод. Был в гневе ужасном единый властитель вод, и земель Междуречья , и неба. Отец и судья шумерских богов милосердным к народу не был: лишь пара тяжелых слов и разрушен великий замысел, в Вавилоне царит бардак, что бы кто-нибудь не спросил, все звучит ну совсем не так, как раньше... Все разбились на группы, разметались по странам да городам. И преподан хороший урок был глупым, с Богом спорящим гордецам.

Новое утро, щелчок двери и шепот соседок: "Ты только глянь! Тьфу, душу дьявол её забери, покарай её божья длань!" Сурия привыкла, осанку держит, чеканит шаг и идет вперед, а сердце внутри словно кто-то режет, ломает, пилит, на части рвет... Однажды, может, она решится и тихо-тихо произнесет: "Мы просто хотели в небо, как птицы..."

Но никто ее не поймет.