А жизнь бывает и после ада, на поле битвы, среди войны, но даже золота мне не надо, тем паче - золота Сатаны. И кто не с нами - тот перед нами, тому терновый нести венец, возьми себе философский камень, а мне на пули оставь свинец. Как нам, лежавшим в одном окопе, в одной могиле, в одной судьбе - ломать десятки прочнейших копий о жизнь (точнее, ее хребет)? Нам, что варились в девятом круге, нам, подчинившим себе слова - вдруг оказавшись друг перед другом, скажи, как нынче не спасовать? Ну ладно я, завсегдатай "дурки", невыводимая, как мораль, но ты, с Мидасом играя в жмурки, зачем поддался и проиграл? Не надо золота мне ни грамма, хочу живого тебя вернуть! И здесь прекрасная выйдет драма, я в этом месте опять проснусь. Но если взгляд мой меня не выдаст, то стоит спрятать подальше нож: ты золотой, как какой-то идол, кого же в жертву себе возьмешь? Подозреваю, что не младенцев, не тех, кто славу тебе поет, тебе подай-ка живое сердце - ну неужели опять мое?! Ах, это, знаешь ли, не преграда, и я могла бы решить, посметь.... Но жизнь бывает и после ада, а после рая бывает смерть. И на своей уникальной шкуре я проверять это не хочу. Сквозь сон услышав "Пилите, Шура!", пилю усиленно чересчур. Пусть будет проклят весь этот город, пусть будет завтра хоть Страшный суд - ты обещал золотые горы... ну, или гири. Уже не суть. И неизбывное это чувство, когда не знаю, куда идти... Но без тебя здесь темно и тускло - и даже золото не блестит.