Кровью и золотом плещет заря,
С неба сгоняя богиню-Луну.
Двадцатилетний наследник царя
Рать Аламейны ведет на войну.

Нет у него ни знамен, ни имен,
Нет ни щита, ни меча, как у всех.
Лишь на груди - золотой скорпион,
А из оружия - плетка да серп.

Словно не видит: во взглядах бойцов
Ненависть, страх, но никак не любовь.
Только вот высказать это в лицо
Сыну царя вряд ли кто-то готов.

Кони его колесницу везут,
Но даже кони от страха дрожат.
Смотрят же так, будто видят гюрзу,
Что выпускает три тысячи жал.

Видит царевич и, видя, молчит,
Глядя на вражеский лагерь со скал.
Воины сжимают щиты и мечи,
Рот искривляет улыбка-оскал.

А иноземцы глядят: ну, и что ж.
Он ведь не воин! Он даже не царь!
Только при виде его словно дрожь
Каждого вдруг пробирает бойца.

Волосы - пламенем, сломанный нос,
Взгляд безмятежный, без страха, без зла,
Словно война для него не всерьез
И у него есть другие дела.

Словно тревог ему нет до потерь,
Словно ему не страшны смерть и боль.
Слышат: звук рога к вершине взлетел.
Солнце встает. Начинается бой...

... Нету покоя царице Наргес
Ни во дворце, ни в прохладном саду.
Был ли удачен сыновний отъезд -
Людям на радость, а ей на беду.

На человека уже не похож:
Зверь будет зверем, как ты ни корми.
Эта личина приятная - ложь.
Карой с небес назван был меж людьми.

У ее ног распластался гонец.
"О, дочь богини, царица цариц!
Сын твой с победой спешит во дворец!.."
И замолчал. А о чем говорить?

Гордость, боязнь, и нежность, и боль
Борются в сердце Наргес за приют.
Нури уткнулся в колени ей лбом,
Смуглую руку ее взял в свою.

Не говорили: излишни слова.
Нежно касалась волос его мать.
Он ее руки легко целовал,
Пальцы губами пытаясь поймать...

... Ласков был сын, мать - нежна и мягка,
Только казалось, целуй не целуй,
Что не волос его рыжих рука -
Горьких кровавых касается струй...