Июль дождлив, сереет день за днем.
Бездомные, не спим и не поем,
бредем сквозь век, сквозь шум и тишину,
бредем на жизнь, на жизнь - как на войну.
Сквозь сумерки - густые - и туман,
уже не избегая новых ран,
влачатся тени наши. А потом,
за ними, то ль с щитом, а то ль с зонтом
мы сами следуем. Какая красота -
река пестрит в ночной тени моста,
пестрят глаза, слова и звездный скоп,
и подает сигнал маяк-циклоп.
И если бы мы были корабли,
тогда не затерялись бы вдали,
помчались бы на свет от маяка,
и даже в шторм дорога бы легка.
Но мы не корабли, не моряки -
тогда на что нам эти маяки,
горят, горят, изводят керосин,
а мы друг друга ищем в сотнях спин -
джинс'овых, белых, синих, шерстяных,
хоть кажется знакомых, но - иных.
Мы ищем, безуспешно и без сна -
и не найдем; и новая весна
опять промчится мимо нас дождем,
в котором мы навечно пропадем.
Таков удел - скитаться и брести,
кого - обречь, кого - успеть спасти,
таков удел - дождливый летний день,
и город - все одна сплошная тень.
И если ты приходишь по ночам,
тебя не различить моим очам,
а если я к тебе являюсь днем -
ты пьян, твой взгляд плывет, а я на нем.

Июль дождлив, на жизнь - как на войну,
и только одного я не пойму:
как так, держа обстрел спина к спине
на этой потерялись мы войне.
Июль дождлив, сияют маяки,
и я стою на берегу реки...
И вот она, последняя строка;
а что же в ней? Лишь отсвет маяка.