Я чувствую тебя, как старое пулевое ранение,
Ножевую рану, которой уже ни зарасти, ни зажить.
Я учусь быть прежней, вхожу в режим,
Хотя все вокруг словно бы без изменений,
Кроме тонны красивой лжи,

Что покрыла мой пол и стены налетом цвета
Переспелой рябины, пролитой крови.
У меня никого больше нет, но, кроме
Твоих точечных слов, ничто не напомнит об этом.
Я не веду даже бровью,

Когда ты так смешон, так красив, так до ласки жаден,
Когда грудь наполняется воздухом и вдруг ломит.
В доброй детской игре не может быть столько условий.
Твои змеи успели обзавестись ядовитым жалом,
Но к чему травить то, что сломано?

Мой безумный крик в ночь, пустота из пустот,
Отпусти меня в вольную степь, расседлай коня,
Ничего не проси, не желай, не испытывай, не меняй.
Вот бармен наливает, чтоб залпом, сразу по сто
В бокалы чистейший коньяк.

Вот красивые женщины, вот отблески от свечей.
Или блики на водной глади чужого великого озера.
Вот добротный сюжет с долей юмора. Возле мы
Обернулись торжественной мрачностью палачей.
Вспоминай меня летними грозами.

И никогда больше. Отче молвит: "Отныне и впредь
Ты, мой сын, позабудь о своем ребре."
Мы пьем молча.