кризис внятности
Сучка-Хель, казалось бы, ни при чём
и играет яблоком, как мячом,
и над костлявым синим её плечом
расцветает ночь.
У неё - бесплодной - детей не счесть,
в зеркалах холодных её очей -
тусклый блеск их копий и их мечей
под седой луной.
Солнце разом скатится в волчью пасть,
но однажды павший не может пасть, -
и, неся с собой горький смрад и грязь,
дети Хель взойдут,
как дурные всходы слепых надежд.
И бессмертный город не станет прежним,
как не станет прежним и тот, кто прежде
был любимым тут.
Сучка-Хель, казалось бы, ни при чём.
Ей бы жертвой быть, а не палачом,
но однажды предсказанное течёт
по ветвям миров.
Холод псом голодным грызёт Хельхейм.
Если кто-нибудь и помнит о ней,
то от мысли попасть в круг её детей
холодеет кровь.
и играет яблоком, как мячом,
и над костлявым синим её плечом
расцветает ночь.
У неё - бесплодной - детей не счесть,
в зеркалах холодных её очей -
тусклый блеск их копий и их мечей
под седой луной.
Солнце разом скатится в волчью пасть,
но однажды павший не может пасть, -
и, неся с собой горький смрад и грязь,
дети Хель взойдут,
как дурные всходы слепых надежд.
И бессмертный город не станет прежним,
как не станет прежним и тот, кто прежде
был любимым тут.
Сучка-Хель, казалось бы, ни при чём.
Ей бы жертвой быть, а не палачом,
но однажды предсказанное течёт
по ветвям миров.
Холод псом голодным грызёт Хельхейм.
Если кто-нибудь и помнит о ней,
то от мысли попасть в круг её детей
холодеет кровь.