***
Ты - не дверь.
Не окно.
Ты - пятно на стене,
узник надтреснутой рамы.
Хотел правды?
Теперь ты - это дно.
Ты - выцветшая амальгама.
Немой.
Звук тебе не с руки.
На зрачке,
что, считай,
последняя точка,
ты замер бесцветной
картинкой.
Эта точка -
как штык последней
строки,
эта точка -
носок ботинка,
что метит тебе
под рёбер каркас,
эта точка -
старый ржавый фугас,
что заждался тебя в земле.
Как бы там ни было -
ты его откопал,
и удар принимать
тебе.

***
Да плевать мне
на всю эту болтовню!
Скучаю,
слышишь?
По пять раз на дню
О тебе вспоминаю.
Надеюсь, икота
тебя не достала.
Что-то
держит меня
за загривок,
и мордой вот-вот
безучастно уткнёт
в отвратительную неизбежность,
что раньше гремела цепями
в твоих словах,
а ныне лежит во всех
сиротах-дворах
одною бесцветною лужей,
и, что куда хуже
всей этой сырости,
я в ней вижу чётче
прочих вычурностей
во всех зеркалах,
на стенах,
тебя.
Громче!
Пожалуйста, не молчи!
Ведь ты обманула -
выбросила ключи,
но не закрыла дверь.
Она мечется,
избиваемая сквозняками,
как зверь
в стены тисках.
Штукатурка осядет
сединой на висках,
скрип петлей проявится
в голосе,
а ключи ржавчина изведёт,
на лице отразятся
ладоней полосы,
но дверь не закроют
руки ничьи.
Ржавчина
доела ключи.

***
Шесть.
Два ноля.
Исход февраля.
Отвратительно хорошо не спится.
Мне б в ладони
замкнутый круг руля,
тогда, может быть, прояснится,
но пальцы вцепились,
будто за борт спасательной шлюпки,
в ручку.
Шесть.
Ноль одна.
Не видно дна,
и так даже лучше.