Когда стучат автоматы и гибнут люди
Довольно глупо писать, что тебе одиноко
Что напрочь вкус потерял твой яблочный штрудель
И комната больше не делится на квадратные метры
Когда врываются в жизнь удары орудий
И Кант с Шопенгауэром сводятся к "Око за око"
Смешно оттого, что у тебя потерялся пудель
Или, допустим, шею надуло ветром.
Музы молкнут при виде батальной сцены
И трупный запах не дружен с игрой словами
И я молчу, и складываются стены
Над чьими -то очень буйными головами
Довольно глупо писать, что тебе одиноко
Что напрочь вкус потерял твой яблочный штрудель
И комната больше не делится на квадратные метры
Когда врываются в жизнь удары орудий
И Кант с Шопенгауэром сводятся к "Око за око"
Смешно оттого, что у тебя потерялся пудель
Или, допустим, шею надуло ветром.
Музы молкнут при виде батальной сцены
И трупный запах не дружен с игрой словами
И я молчу, и складываются стены
Над чьими -то очень буйными головами
тут либо изначально задумка такая: мол, писать стихи после Освенцима нельзя, а я пишу об этом стихи, ирония такая. Либо, если искренне, то противоречие налицо: 12 эстетически оформленных строк — это не "я молчу")
Этот тезис весьма спорен.