В жаркой Флоренции знойное солнце пляшет на крышах кирпичных палаццо. Бог был здесь раньше, теперь - не вернется. Ветер поет голосами всех наций.
Это случилось в две тысячи дцатом: мир превратился в толпу живых мертвых. Вирус с Востока, бегство богатых. Lupo mannaro пошли на охоту.
В мирное время волки скрывались, прятали шкуру под пиджаками, лишь в полнолуние с цепи срывались, в звездное небо вгрызаясь клыками. В мире немертвых легко и вольготно, что до людей - основная забота: выкроить толику кислорода, жалкую жизнь растянуть на пол года.
Lupo Ромео курит tabacco, в пальцах кинжал, на ремне револьверы. Он потерял свою стаю и брата, /а по пути - еще, кажется, нервы/. Скроенный ладно, высокий и смуглый, только усмешка колюче-клыкаста. Спутаны ветром черные кудри, сталь его глаз холодна и опасна. Он убивает бесчеловечно, не задрожат, разя, его руки. Снова один, он один уже вечность. Рядом лишь зомби - проклятые суки. Где теперь сыщешь в Италии волка? Умерли все или скрылись в подполье. Нет и людей /да и нет от них толку/. Звук тишины отзывается болью.
Время к закату, рядом таверна, выпить бы виски из старых запасов. Дверь открывает усталый Ромео, /он прошагал за сутки миль двадцать/. Пыльная стойка, хвостатые крысы. И голоса... Черт возьми, здесь живые! И голоса... Черт возьми, здесь живые! Рвется Ромео, бездумно и быстро, к голосу, сквозь пелену серой пыли.
Брат и сестра (будто сшиты иголкой), двое детей человеческих, слабых. Бог им послал одинокого волка, бросил в когтистые, сильные лапы. Повесть из многих: ушли из Тосканы, мать и отец превратились в немертвых. Их имена - Исаак и Анна, /странное время, катись оно к черту/.
Анна - еврейка на половину, только шестнадцать, а сколько в глазах. Мертвая кровь иудейских раввинов тонет в горячих тосканских песках. Брат Исаак - молчаливый и тихий, десять ему, говорит односложно. В Анне сошлись все греховные вихри, нет красоты такой, злой, невозможной. В черных зрачках отражается пламя, свет зажигалки танцует на стенах. Хочет Ромео коснуться руками, кровь закипает и пенится в венах. "Что за проклятье - клыки все острее, красным глаза застилает туманом. До полнолуния еще неделя. Что же со мной? Будто бы под дурманом.'' - думает волк. Жить во власти желаний он не привык, так какого же черта? Смотрит в глаза первобытные Анне. ''Что же мне делать с этой девчонкой?''
Ночь заползает за стены таверны. И алкоголь пожирает рассудок. Жадно и дико целует Ромео, неодолимо влекущие губы. В клочья одежда, /куда вырываться?/ Анна молчит, брат рыдает в каморке. Время считает: четырнадцать, двадцать. /Проще иметь рядом сытого волка/.

*

Он виноват. И он это знает. Он виноват, и отныне - молчит. Не говорит и не подзывает. Грубый Ромео, отныне - их щит. Город оставлен за поворотом, толпы немертвых все ближе и ближе. Что до Ромео - одна лишь забота: их защитить, а получится - выжить. В ход идут пули, изредка - когти, острая сталь впивается в падаль. Анна, в изношенной шелковой кофте, спит у костра, сонно шепчет: ''не надо''. После кошмаров наступит забвение, но не прощение, не обольщайся.
Только порой, всего на мгновенье, в этом безумии видится счастье. Вот Исаак улыбается робко: гроздья зеленого винограда, принес сестре, ну, а серому волку, даже улыбки хватит в награду. Анна готовит нехитрую пищу, дикие розы в косы вплетает. Так и живут странной жизнью трех нищих, месяц один и другой пролетает.
На сотый день все становится хуже, твари все ближе. Волк скалится хмуро. Анне Ромео бросает оружие: ''вот револьвер, защищай свою шкуру''. Анна боится, но все же стреляет. Через неделю справляется сносно. ''Куда нам дальше?'' - Ромео не знает. Он только волк. Просто монстр среди монстров.
Черной змеей тьма ползет по дороге. Ночь переждать в обветшалом сарае, хочет Ромео. Их бросили боги. Сено колючее кажется раем.
В три часа ночи все катится к черту. Двери на петлях скрипят и трясутся. Жадные твари, толпы немертвых, двери царапают, в стены скребутся. Выхода нет. Человеческий облик lupo срывает, сверкая клыками. Плоть раздирают острые когти, зубы как сталь, кости как камень. Пули свистят /научилась, чертовка/, кровь на лице и кровь на руках. В старом сарае сегодня два волка. Прошлое сгинуло в белых песках.
Ближе к рассвету драка стихает. Мертвое - мёртво, волк вновь человек. ''Как ты там, Анна?'' - Ромео взывает. Анна сидит, прислонившись к стене. Кровь на щеках и кровь на ладонях. След от укуса на тонкой руке. Нечем дышать, сонный мир будто тонет. /Где этот Бог, когда нужен он, где?/
Анна кривит побелевшие губы, в пальцах холодных дрожит револьвер. ''Станешь моим возлюбленным, lupo? После того, как за мной придет смерть.'' Шепчет устало: ''прости, amore''. Пальцы дрожат, но спускают курок.
Над крышей ветхой кружит черный ворон. ''Бог тебя учит. Плати за урок.''

*
В жаркой Флоренции знойное солнце пляшет на крышах кирпичных палаццо. Бог жил здесь раньше, теперь - не вернется. Ветер поет голосами всех наций.
Небо Италии кличет тореро, комья земли скрипят на зубах.
Тихо шагает рядом с Ромео, жалостью вскормленный сын Исаак.