I'm that monster in the mirror.
''Все беды от моря'' - мне мать говорила. - ''Всё горе от моря. Послушай, сынок, в нем есть первобытная, страшная сила. Там волны глотают горячий песок. Там песни сирен увлекут тебя в вечность. И голос их сладок, и страшен их крик. Там твари морские, /глаза их, как свечи/. Там старый ''Голландец'' - потерянный бриг. Поверь мне, сынок, искушать не надо судьбу свою, выслушай старую мать: вся жизнь обернется мучительным адом, для тех, кто не сможет от моря сбежать."
Я мать не послушал, не зная, не веря. Я видел лишь моря бескрайний простор. Где волны надсадно и сипло хрипели. И в скалы вгрызался полуденный шторм.
Мне было семнадцать. Наивный и глупый, не ведавший жизни, бездумный юнец. Я в волны врывался бесстрашно и грубо, /пусть в море и умер рыбак мой отец/. И жизнь была тихой, и мир вокруг - сонным. Но все изменилось в мгновенье одно. Когда летней ночью, я, в море влюбленный, отправился /словно корм рыбам/ на дно. Но вместо тяжелой и давящей глыбы, соленого вкуса холодной воды, в которой плывут серебристые рыбы, и тянет предчувствием скорой беды. Я кожей почувствовал тонкие руки, /нежна была хватка, но все же сильна/, и мир приглушил голоса все и звуки, и только на небе сияла луна.
Я выжил, я спасся. Я был спасен ею - русалкой, опасной. Сказаньям не веря, не чувствовал страха. Страх был бы напрасным: ундина была, словно вечность - прекрасной.
Она была небом, прозрачным и чистым. В ней было и море - чешуйчатый хвост.
Я мать не послушал, не зная, не веря. Я видел лишь моря бескрайний простор. Где волны надсадно и сипло хрипели. И в скалы вгрызался полуденный шторм.
Мне было семнадцать. Наивный и глупый, не ведавший жизни, бездумный юнец. Я в волны врывался бесстрашно и грубо, /пусть в море и умер рыбак мой отец/. И жизнь была тихой, и мир вокруг - сонным. Но все изменилось в мгновенье одно. Когда летней ночью, я, в море влюбленный, отправился /словно корм рыбам/ на дно. Но вместо тяжелой и давящей глыбы, соленого вкуса холодной воды, в которой плывут серебристые рыбы, и тянет предчувствием скорой беды. Я кожей почувствовал тонкие руки, /нежна была хватка, но все же сильна/, и мир приглушил голоса все и звуки, и только на небе сияла луна.
Я выжил, я спасся. Я был спасен ею - русалкой, опасной. Сказаньям не веря, не чувствовал страха. Страх был бы напрасным: ундина была, словно вечность - прекрасной.
Она была небом, прозрачным и чистым. В ней было и море - чешуйчатый хвост.