The last enemy that shall be destroyed is death. ©
Если сейчас позвонишь, то услышишь хрип -
горло не лечит ни перец, ни жгучий ром.
Кто говорит, к одиночеству, мол, привык,
испепеляет взглядом дверной проём.
Звон от ключей бросается эхом вниз,
звук домофона есть гимн твоему побегу.
Невский проспект среди вылощенных лиц
прячет в себе настоящего человека.
Это не Прага, и вот ведь, совсем не Гоа.
Наличие острова не обещает пальм.
Что в голове у Высшего режиссёра,
то неподвластно нам.
Голос пропал, подушка пропахла потом,
запах лекарств не выветрить, хоть убей.
Кашель в кулак доводит почти до рвоты
самую славную из деррийских блядей.
Гудят провода, машины, пищат смартфоны,
солёная влага с шеи идёт в ладонь,
небо сереет и весит почти под тонну,
в воздухе застывает бензин и речная вонь,
и вот, на последней ноте, дурном аккорде,
снимая наушник, ты вваливаешься в метро.
Я сплю третьи сутки. Мне снятся большие фьорды.
В ушах - только море.
Только оно одно.
горло не лечит ни перец, ни жгучий ром.
Кто говорит, к одиночеству, мол, привык,
испепеляет взглядом дверной проём.
Звон от ключей бросается эхом вниз,
звук домофона есть гимн твоему побегу.
Невский проспект среди вылощенных лиц
прячет в себе настоящего человека.
Это не Прага, и вот ведь, совсем не Гоа.
Наличие острова не обещает пальм.
Что в голове у Высшего режиссёра,
то неподвластно нам.
Голос пропал, подушка пропахла потом,
запах лекарств не выветрить, хоть убей.
Кашель в кулак доводит почти до рвоты
самую славную из деррийских блядей.
Гудят провода, машины, пищат смартфоны,
солёная влага с шеи идёт в ладонь,
небо сереет и весит почти под тонну,
в воздухе застывает бензин и речная вонь,
и вот, на последней ноте, дурном аккорде,
снимая наушник, ты вваливаешься в метро.
Я сплю третьи сутки. Мне снятся большие фьорды.
В ушах - только море.
Только оно одно.