Творцы живут в своем мире, и часто забывают выйти.
Он здесь был прежде нас, до взмаха
Первоначального крыла.
В его безмолвии нет страха,
Лишь память, что сквозь твердь прошла.
Не сообщит нам о былом,
Но в каждой трещине – рассказ
О том, как плавил его зной,
Как льдом сковало в первый раз.
В нем дремлет пульс земли глубинный,
Ее неспешное дыханье.
Он – мера вечности незримой,
На фоне быстрого мерцанья.
Он может стать орудьем чьим-то
В руке, но сам – непобедим.
Его основа – абсолютность,
В которой нет причин и зим.
Его поверхность горбовата,
Но в этой грубости – покой.
Он – неподвижная константа
В игре стихий над головой.
И если кажется, что канет
Весь мир вокруг, потерян свет,
Взгляни на камень – он не дрогнет.
В нем нерушимый дан ответ.
А еще по нему есть песня
Первоначального крыла.
В его безмолвии нет страха,
Лишь память, что сквозь твердь прошла.
Не сообщит нам о былом,
Но в каждой трещине – рассказ
О том, как плавил его зной,
Как льдом сковало в первый раз.
В нем дремлет пульс земли глубинный,
Ее неспешное дыханье.
Он – мера вечности незримой,
На фоне быстрого мерцанья.
Он может стать орудьем чьим-то
В руке, но сам – непобедим.
Его основа – абсолютность,
В которой нет причин и зим.
Его поверхность горбовата,
Но в этой грубости – покой.
Он – неподвижная константа
В игре стихий над головой.
И если кажется, что канет
Весь мир вокруг, потерян свет,
Взгляни на камень – он не дрогнет.
В нем нерушимый дан ответ.