Все мы, изверги, на одно лицо.
Измерить темноту неслышными шагами,
Пугаться одиночества, живя под потолком,
Который стал фигурой сложною из оригами,
Который стал фигурой сложною из оригами,
Фигурой белою, облитой молоком.
А темнота приходит, никуда не деться,
- Не выгнать темноту торшером из души.
И хочется, со временем, в неё одеться.
И хочется, со временем, в неё одеться.
Как будто даже в этом есть свой небывалый шик.
Измерить темноту неслышными шагами
И навзничь падать на стареющий пустой диван.
Диван, в оранжево-белЁсой серой гамме.
Диван, в оранжево-белёсо-сЕрой гамме,
Той гамме, что мешает по утрам вставать.
Которая затянет внутрь чем-то тёплым,
*Без теплоты нельзя прожить и дня*.
И постепенно начинаешь блёкнуть.
И постепенно начинаешь блёкнуть.
Играя в очень старую игру "найди меня".
Измерить темноту неслышными шагами,
Точней, чем караул у вечного огня.
Сдувать пылинки с киселя над облаками.
Сдувать пылинки с киселя над облаками.
Сдувать пылинки и в стопятый раз менять,
Шепча под нос, как заклинание, "найди меня".
Пугаться одиночества, живя под потолком,
Который стал фигурой сложною из оригами,
Который стал фигурой сложною из оригами,
Фигурой белою, облитой молоком.
А темнота приходит, никуда не деться,
- Не выгнать темноту торшером из души.
И хочется, со временем, в неё одеться.
И хочется, со временем, в неё одеться.
Как будто даже в этом есть свой небывалый шик.
Измерить темноту неслышными шагами
И навзничь падать на стареющий пустой диван.
Диван, в оранжево-белЁсой серой гамме.
Диван, в оранжево-белёсо-сЕрой гамме,
Той гамме, что мешает по утрам вставать.
Которая затянет внутрь чем-то тёплым,
*Без теплоты нельзя прожить и дня*.
И постепенно начинаешь блёкнуть.
И постепенно начинаешь блёкнуть.
Играя в очень старую игру "найди меня".
Измерить темноту неслышными шагами,
Точней, чем караул у вечного огня.
Сдувать пылинки с киселя над облаками.
Сдувать пылинки с киселя над облаками.
Сдувать пылинки и в стопятый раз менять,
Шепча под нос, как заклинание, "найди меня".