Это было сиропом – теперь же горчит и острит.
Затухает шиповник, гнездится варенье по банкам,
перепуганный зайчик по мокрому полю бежит –
пифнешь-пафнешь в него и подашь на обед иностранкам –

пусть съедят эту боль, этот бег, этот русский сорняк,
пусть отравятся желчностью осени, редкостью буков –
потому как никак, потому как не так и не сяк
нам отныне не спрятать отметины маленьких муков.

Коли выпадет шанс, перешли его, как бандероль,
перейди его, как переход, передай, как подарок.
Вот и поле бледнеет и крылышки точит, как моль,
не читая твоих и моих телеграмм, телеграммок –

малограмотно – яблоку не с чего, негде упасть,
но топиться-то кто запретит – только чтоб по уставу –
да уже разрастается бурою коркою наст,
заплетая в узлы стебельки изумрудной отравы,

и набухли плоды, кровожадно свисая с ветвей –
дел-то: птичкой заглядывай в рот и мечтай надкуситься…
И опять понесётся зайчонкой беглец-суховей,
и опять будут траурны лики стогрудых полей,
и опять будет крик, и опять будет кровь, и – родится.