На шее поправляя бант Из самой длинной ночи года, Зима, сетуя на погоду, Берет такси, и на вокзал. читать дальшеНикто её не провожал. Она тоскует на перроне, И ровно в полночь из вагона Навстречу ей выходит Март. Он как валет, в колоде карт - Красивый принц из сновидений. Но вот в потоке объявлений: «Отходит поезд через час» И как ослушаться приказ, Что был у сотен поколений? И Март, не очень-то весенний, С Зимы не сводит грустных глаз: - У нас есть время – целый час. На кофе с привкусом дешевым, И на рассказ о чем-то новом, Что приключилось в этот год. В ответ она ему шепнет: - Мы обещали не влюбляться. Ведь есть закон и много санкций, Для тех, кто не уходит в срок. Ты знаешь, наш отец жесток… А этот час – для нас проверка… Что значит «час» по нашим меркам? Но вот ты снова на пути… Не позволяешь мне уйти, Но вряд ли разрешишь остаться.
Пусть мне закроют глаза, раз сама я уже не справлюсь, пусть монеты положат на влажный лоб, Милый, я так долго, старательно извиняюсь, а на деле - женою Лота стою, как столб, Я не вижу путей для спасения - никаких, впрочем мы продолжаем искать средь крапленых карт, Нам с тобой не место среди других и совсем не нужно смотреть назад. Этот раунд выигран - опять не мной, мои козыри выпали из рукава, словно первый снег, Я опять попытаюсь вернуться к тебе домой, если нет сил идти - перейду на бег, Неприкаянным духом я в мире бездумно маюсь, избегаю людных широких троп - Пусть мне закроют глаза, раз сама я уже не справлюсь, пусть монеты положат на влажный лоб.
По "Маленькому Принцу" Экзюпери. Немножко альтернативная история или что-то вроде того.
***
Как змея соскальзывает с руки, как из круглых ранок сочится яд, как в пустыне ночью тебя пески, укрывая, до смерти холодят, как настырной мыслью в висках стучит только б вытерпеть, только бы отболеть, как луны серебряные лучи, обмакнувши кончики пальцев в смерть, закалив отравой - читай, водой, гладят щёки, шею, излом ключиц, так, холодным носом толкнув ладонь, Лис шепнёт тебе: "Просыпайся, Принц.
Просыпайся, Принц, у тебя дела, у тебя там мёрзнет под колпаком эта Роза, чтоб её. Да цела, да цела, наверно. Я не о том...У тебя сегодня последний шанс - улетает в космос последний рейс! Ты змею послушался в прошлый раз, а теперь попробуй среди людей. У тебя сегодня... Вставай уже, А не то проспишь, и тогда - беда!!!" Ты погладишь Лиса - между ушей - и соврёшь про помнить его всегда.
Лучше не прощай меня, Боже, Я раба Твоей воли, но все же... Боль царапается и бьется, Пусть она остается, Будет ядом и ярью, Тварью, чье имя Изгрызано крысами. Дерганой, неровной походкой, Голосом, запекшимся в глотке, Шрамами бархатно-злыми, Кольцами годовыми На срубе памяти. На пергаменте Кожи, Боже! Имя ее Написано.
Надоело с судьбой мириться. Ты прожил эту жизнь, пустой. То ли сорок лет, то ли тридцать, то ли семьдесят, то ли сто. По лицу пролегли морщины, поселился в глазах упрек. Надоело искать причины, по которым тебя обрек Быть всегда пожилым Всевышний, в вихре суетной маеты, Быть все время больным и лишним, квелым, жадным до доброты, Прогорая в чаду домашнем, в мелкой россыпи злых невзгод. Это, в сущности, и не страшно. Просто день тут идет за год. И однажды, собравшись в полночь, прогибаясь под весом лет, Не надеясь на чью-то помощь, ты за счастьем уходишь в лес. Босиком по заросшей тропке, оставляя во мху следы, Пробираешься в чащу робко, слыша издали плеск воды. Это озеро. Шепчут люди: тут вместилище колдовства, Здесь и храбрый испуган будет, здесь теряют свой смысл слова. Сила, добрая или злая, смотрит в мысли, в сердца глядит. И дает, что ни пожелаешь. Если вдруг не решит убить. И, раздевшись под скрип суставов (или это скрипит душа?), Ты, усталый и очень старый, молча делаешь первый шаг. Холодит зябкий ветер кожу, по воде пробегает рябь. Ты в ознобе, как будто гложет тебя вьюга из декабря. Это страшно - к чертям да в омут, это жутко - рубить сплеча, Но раз вышел уже из дома, не идти же назад сейчас. Что теперь отступать? На деле ты уже околел давно. Пропадай же тогда и тело, опускайся мешком на дно. По сравнению с жизнью-мукой это полная ерунда. Ты шагаешь. Тепло, без звука обнимает тебя вода. Ты стоишь и тебе по плечи. Лунный свет на волнах, как ртуть. Горсть с водой, что несчастных лечит, поднимаешь легко ко рту. Наполняешь ладонь вторую - и обратно идет отсчет. Вдоль спины серебрятся струи - это время с тебя течет. Ты ныряешь, ища ответы, ухмыльнулась в воде луна, Растворяется в зыбком свете вмиг поблекшая седина. И, навеки устав бояться, проглотив водяную пыль, Ты смеешься: тебе же двадцать, как случилось, что ты забыл?! Возвращаешься лишь наутро, обновленный и молодой. Отливает взгляд перламутром, пахнет кожа лесной водой. Эти двадцать, подарок свыше, от озерных и лунных сил, То, к чему ты без страха вышел, подарило, что попросил. Оказалось, все очень просто: так рискуй и будет дано! Соскребай же в волнах коросту, что присохла к тебе давно, Оттирай ее, что есть силы, в сердце молодость береди.
...правда, мне еще говорили: в воду можно и не входить.
Одно неосторожное движение - и ты розенриттер. (с)
Чуть острее, чуть выше. Над небом реет авиация зимняя. Артиллерия бьет морозом навылет – поддых и в сердце. И мечтается сдаться, упасть, согреться. Закопаться в сугроб по осколки взгляда. И кричать – «Ну пожалуйста! Нет, не надо!» Не оставь меня здесь – в кристаллах света, что ломают холодную тишину. Я еще мечтаю дожить до лета, чтоб оно пришло к моему окну. Чтоб оно свернулось бродячей кошкой, разогнав ободранных голубей. Чтобы небеса над песчаной крошкой стали хоть на каплю, но голубей. Но арт-подготовкой дробятся скулы, распинает тело мое на льду. Смерзшиеся губы моей скульптуры шепчут «Я найду тебя, я дойду». Ведь за перекрестком, за поворотом, на рассветном утреннем берегу – след ведет цепочкой к моим воротам. Кошки, замерзающей на снегу.
корабельная крыса стара, как подгнившие доски, но по-старому остро шестое крысиное чувство. этой ночью случится нежданный и пагубный ветер, этой ночью немного прибавится соли в пучине.
крыса тихо грызет корку хлеба, что брошена коком. над его головой размыкается черная бездна. крыса смотрит в глаза ему, он наклонился и дышит табаком, и в прищуре лукавом ни тени надежды.
крыса смотрит и глаз не отводит: "спокойно, приятель. ты читаешь по рыбьим кишкам, я - по лицам в морщинах. мы с тобой наперед знаем то, что другим не откроем. это гнусно, приятель мой, веры лишать обреченных.
впрочем, лучше уж буря, чем голод, цинга и безумье, чем тоска по воде посреди водяного безбрежья." корабельная крыса шевелит седыми усами, усмехается кок, в блюдце льет золотистое пиво.
...корабельная крыса стара, ей плевать на инстинкты. потому она прячется в трюме в привычный свой угол, не бросается под ноги тем, кто встречает стихию напряжением чувств, напряжением воли и тела,
не заходится жалобным писком, не ищет спасенья. у нее есть в запасе еще одна хлебная корка, пара песен матросских и черных матросских ругательств. и она бы запела, но крысе в молчанье удобней.
и она бы ругалась, но в этом не более проку, чем в молитвах, что шепчет монах, побледневший и потный. бездна примет обоих в себя и обоих укроет, и обоим в ней будет уютно, как в теплой утробе,
но об этом служителю культа (да чей бы он ни был) не расскажут святые, и боги смолчат милосердно. он бормочет. у тех, кто на палубе, тает надежда. корабельная крыса тихонько грызет свою корку.
Зачерпнула себя в ладони Водой когда-то Там у двери балкона – Лопатки к стеклу. Тогда Довольно давно, Я не помню конкретной даты. Только с тех пор Я оттуда несу сюда Всю себя: Между пальцев сочатся капли, Тяжело опадают На вымытый хлоркой пол. Пока я несу себя Мимо улиц, школ, По коридорам метро, По площадкам лестниц.
(Вода – которая я – Ничего не весит. Я даже не знаю, Осталась ли До сих пор.
Каплей уходит в овраги Господних пор.)
Не расплескать бы. В такую погоду, Темень, Двенадцать часов Моего трудового дня, Коркой морозной, Мерзлой седой постелью Капли в ладонях Стелятся у меня.
Капли летят и Лопаются попкорном Таких вот стишков, Истерик, дурацких снов. Только боюсь На пол весь не хватит слов.
Запястья устали: руки-то на весу. Остается наивно надеяться - Донесу.
За спиритической доской сидели старики, Один был глух, второй немой, а третий без руки. Сквозь белизну больничных стен протискивалась ночь И пальцы в переплётах вен её толкали прочь.
Из вырванной иглы на пол холодный морфий тёк, Жевал бездумно димедрол бесцветный мотылёк. Вдыхая запахи весны, в распахнутом окне Сидел он, крылья приоткрыв доверчиво луне.
По войлочной двери лупил безумный арестант, В соседней камере цари писали транспарант. А арестант не мог уснуть, поскольку скрип пера Ему бил эхом в ухо, грудь и первых три ребра.
В пробирке засыпала кровь, блестел вишнёвый бок, Бродили в ней вина, любовь, печали и порок. По охлажденному стеклу лучи скользили звёзд И кровь цвела на брызгах клумб в садах карминных грёз.
Экватор ночи лёг рубцом на треснувший бетон И плющ увил тугим венцом старинный свод колонн. Стоит средь парковых аллей больницы силуэт Подсвечен дымкой фонарей. Стоит - а тени нет.
Мне приснились сегодня голуби: много сизых и белых - два. Я дрожала всю ночь от холода, повторяя твои слова. А они ворковали ласково - да растаяли на заре. Солнце блещет - красиво, лаково, - и не может меня пригреть. Я люблю тебя. Грусть глубинная - слишком долго живу во лжи. И любовь моя - голубиная. Слишком нежная, чтобы жить.
Мне сегодня приснились голуби - прилетали с соседних крыш, Со всего ледяного города, над которым струится тишь. И клевали из рук по семечку, ворковали мне - в унисон. Дым струится ажурной ленточкой через небо за горизонт. Ненавижу тебя - я сильная. Голос холоден, взгляд суров. Только ненависть - голубиная. Слишком нежная. Как любовь.
Накрывает волна шквалом бешеных новостей: Кто-то умер уже, от кого-то не ждать вестей, От кого-то периодически что-то слышно.
В двадцать пять ни карьеры, ни бизнеса — ни-че-го. Маленький город, где пьют без конца вино, Перспектив никаких и года прожигают бездушно.
Тридцать. Мамы устали вынянчивать паучат С солнечными ожогами на плечах. Их лелеют. И учат желать.
Сорок. Дальше бессмысленно продолжать. Половина упала. Половине еще сиять, Засыпать. Но не замерзать.
Раньше всех почему-то уходят те, Кто пронзительней всех смеялся. Остальные хранят этот смех, Как жизнь, но не хочется оставаться. Я - звезда. Время падать и не сгорать.
Актёр, не играйся с жизнью. На сцену её не толкай. Актёр, поубавь ка харизмы. Про роль иногда забывай. Актёр, твои игры на сцене, А в днях оставайся собой. Актёры - быки на арене В борьбе за ненужную роль. Актёр, твои роли прекрасны, Так будь же разумен и прям, Вставая на путь сей опасный, Чтоб образ не треснул по швам. Актёры, любите, играя! Но! Не играйте, любя... Тогда, милый друг, точно знаю, Наш зал не осудит тебя. Актёр, сбереги свою личность. И жизнь не проигрывай в роль. Талант, красоту, необычность, Смотри, не окутывай в боль. Актёр. Да, пусть кто-то смеётся! И думает: "Это легко" Их зависти просто неймётся. Как ты, не сыграет никто. По роли, по две и по триста - На каждое хватит лицо. Пускай вам играется чисто На сказке с счастливым концом.